Владимир Свержин - Семена огня

Обычного человека от обладателя голубой драконьей крови, пока он жив, не всегда отличишь, а вот после смерти – очень даже легко. Драконья плоть не гниет, ее даже бальзамировать не надо. Она просто ссыхается и становится крепче железного дерева. И как человеческая плоть уходит «прах к праху», так эта – лишь «огонь к огню». Но если вовремя не совершить завещанный предками обряд возвращения к Изначальному Пламени… Об этом не хотелось даже и думать!

Дагоберт глядел на мотыльков, и те порхали над лепестками незабудок, как человеческая мысль над полями памяти, выискивая крупицы знаний.

Дагоберт помнил все, с первого мига, с первого крика. Помнил каждый свой шаг, и это странное чувство делало его взрослее. Более того, он помнил много иных жизней. По его желанию память словно перетекала из нынешнего бытия в прошлое, а из него в предыдущее… Он мог вспомнить себя драконом и сто, и двести, и тысячу лет назад. Порою, он уходил так глубоко, что перед ним вставали то Рим Цезарей, венец которых ему было суждено принять, то убогое селение на берегу Тибра на Капитолийском холме, основанное беглецами из далекой сожженной Трои, то саму Трою в зените ее славы и могущества.

Дальше он пока не забирался, но что-то было раньше, гораздо раньше… Теперь срок пришел, скоро ему должно исполниться тринадцать – срок возмужания. С этого дня он станет полновластным законным правителем, истинным мужчиной драконьей крови, и, как старший в роду, обязан провести обряд, предать воскрешающему пламени тело Дагоберта Старшего.

Однако где искать его? В тот миг, когда израненный сокольничий земного отца вбежал в их шатер, чтобы упредить о коварстве Пипина, о том, что слуги майордома вот-вот будут в шатрах, разбитых охотой кесаря на опушке леса, задавать вопросы было некогда. Да и кого было спрашивать? Гонец испустил дух, едва успев передать страшную весть.

Он призвал к себе истинного отца.

– Что мне делать? Ты знаешь мои сокровенные мысли. Как поступить?

– Как подобает. Ты драконьего рода, сын. И поэтому всегда должен поступать, как подобает. У тебя нет выбора.

– Но я же не знаю, где искать того, кого звал отцом.

– Жизнь подобна лабиринту драконьей пещеры. Если стоять, глядя в стену, и бубнить, что в ней нет прохода, можешь не сомневаться – прохода тебе не найти. Главное, знать, что путь есть, и значит, кому-кому, а тебе по силам найти его. Верь в себя, как я в тебя верю.

– А гарпия? Что делать с ней, как бороться?

– Пока ты еще, увы, слишком юн и слаб, чтобы противостоять ей. Даже мне это будет непросто: она – каменный вихрь, оживленный злой волей. Но сейчас, после боя с отрядом Тибальда, какое-то время ей будет не до нас. Ни топоры, ни мечи, ни стрелы ловчих не способны поразить тело гарпии, но в человеческом облике Брунгильда, должно быть, чувствует себя так, будто ее хорошенько отходили молотильным цепом. Однако это продлится недолго. Как я уже сказал, природа гарпии – вихрь, и ранить ее – все равно, что ранить ураганный ветер, несущий огромные камни, точно пыль. Но пока, сын, используй подаренное тебе случаем время.

Шорох, донесшийся из лесу, привлек внимание принца. Шум был негромкий, чуть слышный, но чувства дракона куда более совершенны, нежели человеческие.

Дагоберт поднял глаза. Их давешний спаситель вышел на поляну и приветствовал его матушку и свою госпожу. Впрочем, госпожу ли? Отрок чувствовал – этот странный, постоянно насмешничающий мужчина, строящий из себя шута, совсем не так прост, как хочет казаться, и все его спутники, несмотря на высокое происхождение, заметно робеют перед ним. Он не сводил глаз с вышагивающего по поляне балагура, когда из-за его спины вдруг выскочил майордом и внезапно, точно атакующий волк, бросился к принцу.

Всего три шага, и он был совсем рядом – лишь протяни руку… Дагоберт замер, и движения людей вдруг стали медленными и какими-то вязкими Он будто кожей ощутил, как бросается вслед Пипину тот самый долговязый, с носом в виде латинской буквы S; как хватается за меч Нурсийский герцог, а силач Фрейднур наваливается сэру Жанту на спину, не давая обнажить смертоносное оружие; как в руке менестреля, изящного и улыбчивого дамского угодника, вдруг зеркальной гладью взблескивает отточенный нож… Дагоберт прекрасно видел каждое движение в малейших подробностях. Но, что поразительно – сам будто окаменел и не мог двинуться с места.

Менестрель взмахнул рукой, Фрейднур с сэром Жантом покатились, сцепившись, по траве. Гизелла оглушительно завизжала, чуть не доведя до обморока наблюдающую из ветвей рысь. Женечка бросилась к впавшей в истерику повелительнице франков.

А Пипин, как ни в чем не бывало, рухнул на колено перед Дагобертом и тут же оказался впрессованным лицом в траву. Правая рука его была заломлена за спину, на хребте восседал Рейнар, готовясь нанести добивающий удар в затылок.

– Постойте! – выходя из оторопи, крикнул Дагоберт. – Он не хотел ничего дурного.

Лис вопросительно поглядел на юного принца, затем с явной неохотой отпустил майордома.

– Уж извини, дружаня, ты больше резких движений не делай, а то в другой раз мальчик может не поспеть.

Он поглядел вокруг: Карел с Фрейднуром самозабвенно катались по траве, видно, позабыв, из-за чего.

– Эй вы, борцы с умом. Я шо-то не понял, у вас там чемпионат на приз лесных полян по классовой борьбе? Хватит обниматься! Шо о вас подумают дамы?!

Слова Лиса не сразу, однако достигли сознания поединщиков, и те нехотя расцепили железные объятия. Недовольный Пипин Геристальский поднялся с земли и, бурча себе под нос, стал отряхиваться. Задуманная им эффектная сцена переросла в еще более эффектную, но совсем не с тем исходом, на который он рассчитывал.

– Я лишь хотел присягнуть молодому государю, – недовольно фыркнул он.

– Это дело хорошее, – одобрил Лис. – Но к чему такая суета? Присягнуть государю – не лушпайку сплюнуть. Серьезное дело требует величавости: медленно подошел, медленно преклонил, в глазах – преданность, в фигуре – готовность к труду и обороне. А тут на бегу… Я понимаю твое расстройство, но в приличном обществе мог бы и сдержаться. Если, конечно, желудок в порядке.

– Душа моя болела, изнывая от той бездны зла, в которой, пусть и поневоле, ей довелось пребывать все эти годы. Прозрение, дарованное свыше, озарило и исцелило ее, так что я спешил показать, сколь велико мое раскаяние, – майордом уже вполне пришел в себя и был готов произносить возвышенные речи хоть до заката.

– А, ты в этом смысле? – Сергей, не скрываясь, смерил вельможу изучающим взглядом. – Это ж совсем другой расклад! Приятно чувствовать себя вразумляющим свышем.

Ну шо, вернешься на исходные рубежи или прямо здесь, на месте, клясться будешь? Ты ж, надеюсь, не возражаешь, если мы тут немного приобщимся к величию момента?