Евгений Прошкин - Механика вечности

— Старик тебе верил, а я всегда знал, что ты гнида.

На пистолете Куцапова заиграли желтые блики. Глухота прошла, но радости от этого я не испытал: мне пришлось услышать, как скрипнуло, втискиваясь между ребрами, лезвие, как оно проникло сквозь упругие органы и воткнулось во внутреннюю поверхность бронежилета:

Колян уронил пистолет в костер и несколько раз цапнул воздух за ухом, потом его рука застыла и, скрючившись, повисла вдоль тела. Тихон схватил пулемет, но, присмотревшись к Куцапову, положил обратно.

— Спасибо, Мишка.

Оказывается, я заслужил чью-то благодарность. Колян по-прежнему стоял на месте, и я засомневался, достаточно ли надежно его зарезал. Я хотел попросить Тихона, чтобы он проверил зрачки и пульс, но глотка выдавила лишь бестолковое мычание.

— Все, Миша, все. Отпусти его. — Ксения погладила меня по щеке и попыталась разжать пальцы, но рукоятка стала частью моего организма.

— Вот, дерни. — Тихон извлек из-за пазухи мятую сигарету и прикурил ее от догорающей страницы с заглавием «СПИСОК З».

Стоило мне ослабить хватку, как Куцапов закачался и рухнул на пол.

— Почему он раньше не падал? — тупо спросил я.

— Затянись еще, Миша. Все пройдет.

— Там выход завалило.

— Ничего, он здесь не один. Пойдемте, а то отряд может вернуться. Коня на улице не было, значит, поехал за кем-то.

В коридоре Тихон снял со стены уцелевшую лампу и повел нас вглубь, к той самой камере, которой я был столь обязан. Ксения, занятая своими мыслями, на железную дверь даже не взглянула.

Коридор закончился узким тупиком, заставленным какими-то ящиками. Тихон поставил лампу и принялся растаскивать их в стороны. Я начал было помогать, но дно первой же коробки провалилось. Под ногами что-то захлопало и зашипело.

— Не дрейфь, это шампанское. Все расколотил или что-нибудь осталось?

— Одна штука. — Ксения подкатила к себе бутылку и бережно подняла. — Не пойму, что здесь написано.

— Только для правоверных, — невесело пошутил Тихон.

Убрав последний штабель, мы добрались до стиснутых дверей маленького служебного лифта. Двери открылись гораздо легче, чем я думал. За ними начиналась пустая и удивительно светлая шахта. Я посмотрел вверх. Небо было совсем близко.

— Все-таки это ты, Оксанка! — сказал Тихон, подавая ей руку.

— А ты кто? — оторопела она.

— Я? — Тихон засмеялся так, что чуть не уронил ее обратно. — Братец твой. Младшенький. Вообще-то племянник, но ты же знаешь, как в нашей семье. — Тишка! — Крикнул он. — Тиишка-а! Ну где этот засранец?

— Вот он я, — отозвался мальчик, карабкаясь по осыпающемуся склону. — Сам говорил там тебя ждать, а сам тут вылез и обзываешься еще.

— Это тоже я, — представил Тихон ребенка. — Тишка, узнаешь тетеньку?

Тот наморщился и, критически оглядев Ксению, заметил:

— На сестру похожа, только больно старая.

— А ты, Оксана, и правда почти не изменилась. Все такая же коза неуемная. Давай, что ли, поцелуемся.

— Вы чего, мужики, спятили? — отшатнулась она. — Нет у меня никаких братьев, и лобызаться я с вами не собираюсь! А еще назовешь меня Оксаной — получишь в морду.

— Понял? — грустно сказал мне Тихон. — Вот и вся биография. Пузырь хоть не разбила, Оксана?

Мы отошли от бункера и, укрывшись за клыком двухэтажной стены, раскупорили шампанское.

— Ребят, а ведь где-то рядом Большой театр, — вспомнил я, оторвавшись от горлышка. — Надо только восстановить направление.

— Не будем ничего восстанавливать, — буркнул Тихон. — И так все нормально. Тишка, куда ты полез опять?

— Никуда, играю я.

— Ничего не бери, ручки заболят.

— Я и не беру, у меня свои игрушки. — Тишка повертел в воздухе двумя бесформенными предметами.

— Это что у тебя, кораблики или самолетики? — снисходительно поинтересовалась Ксюша.

— Машинки. Только они не ездят.

Тихон уже собирался поднести бутылку к губам, но осекся и передал ее мне.

— Ну-ка покажи! Откуда? — рявкнул он.

— Дядя подарил, — сказал мальчик и заплакал.

— Не ори на ребенка, рыжий! — прикрикнула Ксения.

— Какой такой дядя?

Тишка молча показал на меня.

— Ты?..

— Дай мне! — Я отнял у Тихона странные игрушки и внимательно их рассмотрел. — Мать честная, машинки! Где взял?

— В больнице. Все равно их выбросить хотели.

— Дыроколы! — ахнула Ксения. — Кто же детям такие вещи доверяет?

— Верно, — согласился Тихон, укладывая синхронизаторы на кусок гранита.

И все-таки я был первым. Заслуга весьма сомнительная, да и не заслуга вовсе, а смертный грех. Хоть так, хоть этак, а машинку передал я. Что от меня зависело? Можно подумать, не было бы меня, не завертелись бы все эти ремни-колеса-шестеренки! Я просто дал им новый способ, а как его применить, они придумали сами. Получите — распишитесь. Владейте. Решайте.

Где-то здесь похоронены вечно бегущие кони с Большого.

— Это что, тоже я сделал?!

— Люди сделали, Миша. И сами же ответили — по справедливости. — Тихон выбрал глыбу потяжелее и, кряхтя, поднял ее над головой. — Не буду я их чинить. Отказываюсь.

Тишка перестал хныкать и, растерев по мордашке грязь, уставился на машинки. Ксения хотела что-то возразить, но приборы уже хрустнули под плоским розовым камнем.

Издалека донеслось тарахтение приближающегося автобуса — бойцы возвращались в бункер. Машина виляла и подпрыгивала — видно, вылазка удалась и Конь получил законную премию.

— Как зовут твою маму? — спросил я у Ксющи.

— Смотри! — воскликнула она.

Я обернулся, но ничего примечательного не увидел. Автобус скрылся за одним из холмов и скорее всего там заглох, поскольку ни песен, ни грохота разбитого движка уже не было слышно.

— Они пропали! Посреди дороги!

— Точно, — подтвердил Тихон. — А это что? Прямо над головой с оглушающим ревом пронесся самолет — так низко, что я без труда разглядел каждую его заклепку. Он появился из ниоткуда, звук моторов не нарастал постепенно, а взорвался в абсолютной тишине.

Оторвав взгляд от неба, я чуть не вскрикнул: мы сидели посреди оживленной улицы. Водители сигналили и стучали себя пальцами по лбу. Кто мог объехать — объезжал, но машин было слишком много и перед нами собралась целая толпа.

— Вам что, идиоты, газонов не хватает?! — крикнул, высовываясь в окно, какой-то мужик.

— У меня галлюцинации, — заявила Ксения.

— И у меня. Тишка, бегом сюда, задавят!

Неистово размахивая жезлом, к нам пробирался человек в ярко-красной фуражке. Таких инспекторов я еще не видел.

— Уйдем, что ли? — предложил Тихон, и улица мгновенно опустела.

Инспектор переместился в сторону и превратился в долговязого парня с белой повязкой на рукаве. У него за спиной бежали кони — те самые, еще не погребенные под слоем битого кирпича и бетона. Все восемь колонн Большого театра стояли на своем месте, только над ними кто-то растянул длинное полотнище с надписью не по-русски. Парень махнул нам рукой, но мы, как юродивые, продолжали сидеть, и тогда он пошел сам. Сделав несколько шагов, он исчез, а здание за ним обратилось в груду щебня. Рядом торчала неизвестно что от чего отгораживающая одинокая стена, чуть дальше возвышался пригорок бункера. К нему подъезжал автобус. Знакомый пейзаж продержался недолго — за ним сразу же возник другой, тоскливо напомнивший мне о первом посещении будущего: военные в голубых касках, угловатая бронетехника и длинная очередь за чем-то съестным. Эту картинку вытеснила еще более мрачная, а за ней пришла новая — или старая? — с гудящими машинами и озадаченным инспектором, который, кстати, был уже близко. Впрочем, через мгновение пропал и он. Дома развалились, снова выросли, развалились — дома, руины, танки, руины, руины, дома — мелькание красок и форм ускорялось до тех пор, пока не закрутилось в сплошной стремительный хоровод. Глаз не успевал фиксировать изменения реальности, он лишь отмечал известные ему ландшафты, но они испарялись раньше, чем доходили до сознания.