Евгений Прошкин - Слой

Свои охранные структуры есть, почитай, у каждой крупной фирмы, но этим Петр себе голову морочить не стал.. С тех пор как Костя вытащил из-под паркета сверток с «зеленью», они ни с кем не связывались.

Подстраховываясь, Петр напряг память и попытался вспомнить, не перешел ли дорогу кому из крутых, но вспомнил другое: здесь, в этом слое, он был никто. Совсем.

Беглый псих. За ним числились Кочергин, три омоновца и уголовник Бакен. Косвенно — Борис. Всплыви хоть один из этих эпизодов — для ареста будет достаточно. Для нормального, человеческого ареста. А там уж и пресс-хата, и прочие удовольствия.

Нет, следить за ним некому. Разумеется, кроме Немаляева. Дорогой земляк Сан Саныч. Что же ты ко мне двоечников каких-то послал? Есть же у тебя хорошие люди. Не уважаешь, Сан Саныч.

Срезав угол по чахлому газону, Петр обогнул толпу у пивного ларька, прошел между погибшими от жары кустами и оказался на тротуаре. Постучал ногами, сбивая рыжую пыль, и, отстрельнув окурок, повернул направо. В ту же секунду из какой-то машины вылез новый «хвост» и, состряпав скучную физиономию, поплелся следом. Петр этого не видел, но твердо знал, что дело обстоит именно так.

Пока он был в выигрыше: они привыкли, что он везде рассекает на автомобиле, и соответственно этому составили всю схему ведения. К пешим прогулкам они не готовились, и теперь им приходилось все перекраивать на ходу.

Сделаю их, как щеглов, сказал себе Петр.

С тех пор как он последний раз был на улице, город слегка изменился. Или это разница в мироощущениях владельца «Форда» и пешехода? Нет. В городе действительно что-то творилось — что-то подспудное, не поддающееся анализу. Некое неосознанное смятение, распыленное в воздухе. Каждая уважающая себя газета начинала выпуск статьей вроде «Найден вирус шизофрении» или «Психопаты среди нас», и обыватель, запутанный противоречивыми объяснениями, сам становился источником паники.

Пока все было относительно спокойно. Официально ничего не случилось — ни в столице, ни в стране, ни в мире. То, что Петр замечал вокруг, не выходило за рамки нормы, хотя ощутимо их, эти рамки, подпирало.

На первом же перекрестке он встретил тучную даму, одетую в накидку из мешковины. Женщина была увешана всеми мыслимыми амулетами от берестяных оберегов и древнееврейских керамических зениц до пестрых фенечек из бисера. На объемистой груди, среди вороха позвякивающих талисманов, болталась рамка из оргстекла с ее собственным портретом. Дама раздавала какие-то самиздатовские брошюры, и прохожие — почти все — охотно их брали.

На противоположном тротуаре одноногий баянист горланил старые песни про перелетных птиц и пламенные моторы. Мимо него проходила группа подозрительных подростков, явно объединенных какой-то радикальной идеей.

За пятнадцать минут Петру попались на глаза двое «Жигулей» и три «Нивы», груженные коробками и тюками. Машины двигались в сторону Кольцевой, и можно было подумать, что они едут на дачу, но убедить себя в этом Петру не удалось.

В голове завертелась прилипчивая фраза из какой-то рекламы: «Вкус, похожий на долгое путешествие». Нет, западным людям нас не понять. Нашему человеку в долгом путешествии видится не пальма на пляже, а кирка и жестяная табличка «Забой Северный». Но самое странное в том, что мы умеем этим гордиться.

«Куда вы, наивные? — безмолвно спросил Петр. — То, чего вы боитесь, произойдет не в Москве, не в Орловской области и не на острове Кунашир. То, от чего вы бежите, уже свершилось — везде. В вашем сознании. В соседнем слое. Я это видел».

Магазины, преимущественно — маленькие продуктовые павильоны, были закрыты, зато коммерческие палатки переживали настоящий бум. Самая длинная очередь стояла за бочковым пивом. Все лица были одинаково терпеливы и сосредоточенны. Люди покидали город, оставляя квартиры на милость мародеров, коих — Петр это знал — в Москве скоро будет целая орда, но, бросая имущество, они не могли отказать себе в кружке разбавленного пойла.

Петр выяснил, кто последний, и встал за кисло пахнущим дедком в детской кепочке с якорями. У него наконец появился резонный повод обернуться — за ним шли только двое: деловитый пацан с бычком в зубах и скромная девушка в бледном сарафане.

«А-яй, вот ты и попалась. Сейчас будет смена караула, — сообразил Петр. — Если, конечно, они не полные профаны».

Девушка прошла мимо и свернула за угол. Спустя минуту туда же проехала серая «Волга», а в десяти метрах от ларька притормозила синяя «восьмерка». Группа работала из рук вон плохо. В слежке вряд ли участвовало больше трех машин, и все три колымаги Петр просек за каких-то полчаса.

Приближаясь к газетному киоску, он убедился, что «восьмерка» тащится сзади. Все действия филеров были безнадежно стандартны, а значит, предсказуемы. Стряхнуть такой «хвост» не представляло труда, но теперь ему этого было мало.

Поскольку парочка в «четверке» и бледный сарафан явно сгорели, на сцену должен был выйти новый персонаж. Петр угадал. После площади с мудреной системой светофоров и вечной пробкой за ним увязался хмурый тип в образе отставного военного. Задержавшись у витрины, Петр отметил выправку и здоровый цвет лица — возможно, «хвост» и впрямь был не дотянувшим до пенсии офицером. Таких на эту работу берут охотно.

Рассматривая отражение военного, Петр старался вести себя предельно осторожно. Меньше всего ему хотелось спугнуть группу наблюдения и вынудить филеров быть более изобретательными.

Купив банку газированного сока, он подошел ко входу в метро и присел на горячий парапет. Группа должна была подготовиться и принять необходимые меры. Петр знал по себе, что ведение объекта под землей — дело особенное. Только бы эти раздолбай его не потеряли.

В метро все складывалось удачно. Петр попал в «мертвый час» между половиной четвертого и половиной пятого, и народу было относительно немного. Военный держал максимально возможную дистанцию и близко не подходил. На одном из переходов Петр потерял его из виду, в результате чего был вынужден замешкаться у эскалатора. Через несколько секунд «хвост» объявился вновь, и Петр с облегчением встал на ступеньки.

На выходе в город военного, как, впрочем, и ожидалось, подменили. Машины прибыли на место чуть раньше и успели рассредоточиться.

Петр достал сигарету и, пряча огонек от ветра, развернулся на сто восемьдесят градусов. У лавочек рядом с метро находилось человек двенадцать или четырнадцать. Убирая зажигалку в карман, он повернулся обратно — да, двенадцать. Петр закрепил в памяти характерные приметы: рубашка, прическа, нос, нос, рубашка, ухо. Двенадцать — это еще нормально, порою он держал в голове и по двадцать, и по тридцать.