Евгений Прошкин - Слой

Константин незаметно для окружающих согнул колено, и гвардеец, ойкнув, присел на корточки. Он тяжело задышал и хлопнул себя по кобуре — ладонь провалилась в пустоту.

Мясник, схватившись за перила, сделал еще один рывок и поскользнулся на сияющем кафеле.

— Электрошок нельзя, — задыхаясь, повторил он.

— Давай, — приказал Костя, сверля стволом ноздрю гвардейца. — Давай. А то выстрелю.

— Чего «давай»? — оторопело прошептал сержант.

— Электрошок.

Гвардеец медленно расстегнул поясной футляр и достал пластмассовую коробочку с металлическими рогами.

— Отдай пистолет, — сказал он. — Тебе ничего не будет.

Костя опустил ствол и нажал на курок — пуля с визгом отрикошетила в сторону столовой, а в мраморном порожке осталась косая, неправильной формы лунка.

— Убери! — бросил Мясник, обращаясь к обоим.

Константин поднял пистолет и прижал дымящийся зрачок ко лбу сержанта. Тот, сдавшись, вытянул руку вперед — и...

Костя ощутил только жжение под коленом. Боли в сердце не было — оно просто исчезло. Вместе с пульсом пропало все: Мясник, чистый линолеум, чудесный вид за окном. Все это рухнуло куда-то в бездну, растворилось в водянистом сумраке небытия и как-то разом перестало волновать. Константин знал, что вселенная не погибла, но сейчас они отделились друг от друга. Он находился вне всего, что имело название.

Он — и голос. Чей-то голос:

— Вырвался, молодец. Но грубо. Маньяк — он и есть маньяк. Не так надо было.

— А как?

— Как... Ты береги себя. В этот раз тебе повезло, но насчет следующего сомневаюсь. Не буду же я за тобой, как нянька... Не в смерти дело. Постарайся это учесть — там, в своей войне... неизвестно за что.

— Я вернусь?..

— Туда, куда хотел.

— Это ты меня направляешь? И ты выбираешь?.. Тебе это под силу? Но тогда ты... Ты — бог?!

— Бога нет, маньяк.

— Я... я не...

— Шучу, успокойся.

Его вытолкнуло так резко, что он еще застал панику учителя, никчемного человечка, привязанного к батарее. Географ сидел на полу, предатель же умер стоя, и от такой перемены Константин потерял равновесие. Он откинулся на спину и крепко приложился макушкой о трубу.

— Что за место? — спросил он. — Мы переехали?

— Как видишь, — сказал Петр. — Наконец-то ты вернулся. Людмила боялась, что ты там навсегда... А у нас новости.

— У меня тоже, — кивнул Костя.

Новая база не нравилась никому, даже Насте, которая ее и подобрала. По сравнению с грязью, тараканами и разбитой мебелью достоинства черного хода выглядели неубедительно. У соседей-наркоманов не смолкая верещало радио, и сколько Ренат ни колотил им в дверь, все было без толку. Соседи не отзывались — возможно, лежали под кайфом, возможно, сдохли от передозы.

Однако по-настоящему Петра волновало другое. Надвигалась ночь, и он, как старший в этом таборе, опасался конфликтов. Он догадывался, что Настя с Людмилой в обиду себя не дадут, но уж больно разухабистые были у Рената друзья.

Стремясь довести численность сотни до номинальной, Зайнуллин прямо в поезде принялся уговаривать народ поучаствовать в акции против Кокошина и, надо же, шестерых уговорил. Немудрено, что все новобранцы оказались психопатами почище самого Ренатика. Трое из них перекинулись из какого-то райского слоя, где, по их словам, царило всеобщее благоденствие, еще трое были обыкновенными бродягами.

Став командиром отряда, Зайнуллин решил, что одного «вальтера» на семерых маловато, и, недолго думая, организовал налет на линейный отдел милиции. Операция прошла неудачно. Выслушав его рассказ, Петр не понял, как им вообще удалось унести ноги. Одного менты застрелили, второго, раненного в плечо, бойцы добили сами.

Вечером того же дня они раскулачили какого-то фермера и, завладев карабином, отправились в ближайшую воинскую часть. Если б по этой истории сняли фильм, Петр заплевал бы весь экран, но на полу стоял осязаемый результат — два баула, битком набитых оружием.

Позаимствовав у Кости пластырь, Ренат гордо прилепил на стену номер местной газеты. В передовой статье говорилось о новой криминальной группировке и о беспределе, потрясшем область.

После такого громкого дела о поездке в Мурманск не могло быть и речи. Отряд отсиделся в какой-то брошенной деревушке и кружными путями двинулся в Москву. У Рената хватило ума воздержаться от разбоя на дороге, поэтому до столицы они добрались почти без приключений.

К Петру бойцы отнеслись с почтением, но было видно, что авторитет Зайнуллина для них весомее. Они не слишком отчетливо сознавали, куда и зачем их привели, — просто все, что с ними произошло за последние несколько дней, их крайне устраивало. Рекруты выразили готовность продолжать в том же духе, а идейное обоснование доверили начальству.

— Зачем нам эта мразь? — тихо спросил Костя. Пользуясь тем, что бойцы разбирают сумки, он вывел Петра на кухню и припер его к облупленному холодильнику.

— Сотник, мы превратились в пошлую банду. Скоро начнем громить ларьки и сажать торгашей на паяльник. Мы, кажется, созрели.

— Нам нужны люди, — возразил Петр. — Я от этой шушеры тоже не в восторге, но выбирать не приходится. А белые перчатки можешь спустить в унитаз.

— Не белые, Петр, давно уже не белые. Только я стрелял в людей не из прихоти.

— Я знаю, Костя. Но цель велика. Ради нее надо смириться. Мы не делаем ничего плохого. Наоборот, заставляем пяток сволочей поработать во благо...

— Ты говоришь как Нуркин.

— Они нам сегодня здорово помогли. При переезде. И с тобой... Ведь не бабы же тебя волокли. Если б не команда Зайнуллина, неизвестно, где бы мы сейчас были. Дай им шанс проявить себя по-настоящему.

— Когда проявят, будет поздно.

— Все! Оставим эту тему. — Петр вздохнул и, раскрыв окно, закурил. — Лучше о другом. Твои провалы не повторятся?

— Меня наконец-то убили.

— Поздравляю, — невесело произнес Петр. — Как там сейчас? Как наше Ополчение?

— Плохо, — сказал Константин. — Хуже некуда.

— Чрезвычайное Правительство победило?

— Мне из больницы не видно, кто победил, а кто проиграл. Но слово «чрезвычайное» там больше не употребляют. Кажется, на Родине все налаживается.

— Чего?! С Ополчением плохо, а там налаживается? Что там может наладиться без нас? Ты сначала думай, потом говори.

— Я думал, сотник. Времени было в достатке — я и думал. Нуркин сволочь, это ясно. С Нуркиным надо кончать. А остальных... зря мы их под одну гребенку. Люди разные.

Петр глубоко затянулся и медленно выпустил дым ему в лицо. Константин стерпел.

— Я, Костя, не пойму чего-то. Ты что предлагаешь? Сформулируй свою кашу.

— Ничего я не предлагаю! — разозлился Костя. — Хотел сомнениями поделиться, да смотрю, не по адресу.