Урсула Ле Гуин - Город иллюзий

Если они узнают от него, где находится Верель, вышлют ли они туда корабль-бомбу, подобно длинному бикфордову шнуру, протянувшемуся через световые годы, чтобы уничтожить опасную планету прежде, чем на ней узнают о их существовании.

Да, такая опасность существовала.

Но против говорили два факта: во-первых, их тщательная подготовка юного Орри, как будто они хотят, чтобы он был их послом, а во-вторых, их Закон.

Фальк-Ромаррен был не в состоянии решить, было правило уважения к жизни единственной подлинной верой Сингов, их единственным мостом над пропастью самоуничтожения, которая таилась под их поведением, подобно черному каньону, над которым был выстроен их город? Или же это было самой огромной ложью из всего того количества лжи, которое они пронесли на эту планету? Они, казалось, избегали убирать разумные существа. Они оставляли их в живых, как и другие живые существа. Их тщательно скрываемая пища была растительной. Для того, чтобы сдерживать рост населения, они натравливали одно племя на другое, начинали войны, но оставляли людям возможность самим уничтожать друг друга. Согласно легендам, в первые годы их господства они прибегали к евгенике в перенаселенных местах, а не к геноциду, для того, чтобы укрепить свое главенствующее положение. Это могло быть правдой, и тогда значит, что они в самом деле повиновались этому Закону, но на свой лад.

В этом случае их забота об Орри служила доказательством того, что он должен быть их послом. Единственному спасшемуся участнику полета предстояло вернуться через бездну космического пространства на Верель и рассказать соотечественникам, что Синги внушили ему на Земле — чирик, чирик, подобно птицам, чирикающим: «Нельзя отнимать жизнь» — подобно высокоморальному борову или попискивающим мышам в подвалах Дома Страха.

Будучи лишенным разума, честным, но одурманенным, Орри принесет ложь и на Верель.

Почитание и память о Колонии были очень сильными на Вереле, и зов помощи с Земли мог получить на нем отклик. Но если обитателям Вереля расскажут, что нет и никогда не было Врага, что Земля всего лишь древний счастливый рай, вряд ли им захочется проделывать такое длительное путешествие, чтобы взглянуть на это. Если же они все-таки решатся проделать это, то отправятся невооруженными, так же, как и Ромаррен со своими товарищами.

Еще один голос всплыл в его памяти, услышанный очень давно в глубинах Леса: «Мы не можем так жить вечно. Должна быть какая-нибудь надежда, знак».

Он не был отправлен с посланием человечеству, как говорил Зоув. Надежда была гораздо более непрочной, знак более неясным. Он должен был переправить послание человечества, по существу, его вопль о помощи, об избавлении.

«Я должен отправиться домой. Я должен рассказать им всю правду», — подумал он, зная, что Синги не допустят этого, что будет послан только Орри, а его задержат здесь или убьют.

Совершенно измотавшись в своих продолжительных попытках думать последовательно и ясно, он весь обмяк, его раскованный контроль над своим измученным сомнением и тревогой двойным разумом сломался. Он упал в изнеможении на кушетку и уткнул лицо в ладони. «Если бы я только мог отправиться домой, — думал он. — Если бы я смог еще раз пройтись вместе с Парт по Поляне…»

Так оплакивал свою печальную долю мечтатель Фальк. Ромаррен же пытался уйти от этой безысходной тоски, думая о своей жене — темноволосой, золотоглазой женщине в платье, расшитом тысячью крохотных серебряных цепочек, своей жене Адрис. Но его обручальное кольцо пропало, и Адрис была мертва. Она умерла очень давно. Она выходила замуж за Ромаррена, зная, что вместе они будут не больше одного лунокруга, так как он уже готовился к полету на Землю. И за время этого единственного, ужасного мгновения этого полета она прожила всю свою жизнь, состарилась и умерла. Ее уже больше не существовало, скорее всего, не менее сотни земных лет прошло со дня ее смерти.

«Тебе следовало умереть столетием раньше», — сказал как-то Властитель Канзаса ничего не понимающему Фальку, видя, либо чувствуя, либо зная, что внутри его находится еще один человек, заброшенный, рожденный очень давно. Теперь если Ромаррену суждено вернуться на Верель, это произойдет почти через три столетия. Около пяти больших лет Вереля пройдет с тех пор, как он его покинул. Все изменится настолько, что на Вереле он будет таким же чужаком, каким был на Земле.

Было только одно место, где он мог быть действительно дома, где его ждали и любили — это Дом Зоува. Но он никогда больше не увидит его. Если и ведет его путь куда-то, то только прочь от Земли. Он должен был полагаться на себя и должен был совершить единственное — изо всех сил стараться следовать своему предначертанию до конца.

День уже давно наступил, и, осознав, что он очень голоден, Ромаррен подошел к искусно замаскированной двери и громко попросил на галактическом языке пищу.

Ответа не последовало, однако вскоре человек-орудие принес еду и обслужил Ромаррена. Когда он заканчивал трапезу, снаружи прозвучал слабый сигнал зуммера.

— Войдите, — сказал Ромаррен на языке Келшак.

В комнату вошли Хар Орри, вслед за ним высокий Синг Абендабот и двое других, которых Ромаррен не знал, и все же их имена звучали у него в голове: Кен Кениек и Краджи. Их представили ему. Вся церемония была очень вежливой. Ромаррен обнаружил, что он в состоянии весьма прилично владеть собой. Необходимость полностью скрыть и подавить личность Фалька фактически только пошла на пользу, позволив держаться легко и непринужденно. Он осознавал, что психолог Кен Кениек пытался произвести настройку на его мышление, причем с определенным искусством и напором, но это его не беспокоило.

Если его барьеры выдержали испытание даже под парагипнотнческим колпаком, они, безусловно, не подведут его и сейчас.

Никто из Сингов не разговаривал с ним телепатически. Они стояли поодаль в своих странных напряженных позах, как бы опасаясь чьего-то прикосновения, и обо всем говорили шепотом.

Ромаррен задал несколько вопросов, которые можно было от него ожидать, касавшихся Земли, человечества и Сингов. Он с самым серьезным видом выслушивал каждый ответ и удовлетворенно кивал головой. Раз он попытался синхронизироваться с юным Орри, но это ему не удалось. Мальчик, по сути, не имел какой-либо защиты мозга, что, вероятнее всего, указывало на какую-то обработку, которая свела к нулю то небольшое искусство фазовой настройки, которому он научился, еще будучи ребенком.

Кроме того, мальчик находился, причем добровольно, под действием наркотика, к употреблению которого был приучен.

Даже когда Ромаррен послал ему слабый привычный сигнал об их родстве по врачнизму, Орри продолжал сосать трубку с наркотиком.