Урсула Ле Гуин - Город иллюзий

Он, как всегда, говорил от чистого сердца и платил за правду внутренней болью и сдержанностью. Фальк заверил его:

— Я знаю, Глава. Не о безопасности я бы жалел…

— Я скажу тебе все, в чем я убежден в отношении тебя. Я полагаю, что ты с одного из затерянных миров. Я думаю, что родился ты не на Земле. Я полагаю, что сюда, на Землю, ты, инопланетянин, вернулся впервые за тысячу или, может быть, даже больше лет, принеся с собой какое-то послание или знак. Сингам удалось заставить тебя молчать, и поэтому они отпустили тебя в Лес, чтобы никто не мог сказать, что они тебя убили. И ты пришел к нам. Если ты уйдешь, я буду печалиться и бояться за тебя, зная, насколько тебе одиноко, но я буду надеяться на тебя и на нас самих! Если у тебя есть известие для людей, то ты, в конце концов, вспомнишь его. Должна же быть какая-то надежда, какой-то знак, ведь мы не можем жить так вечно!

— Может быть, моя раса никогда не была в дружественных отношениях с человечеством? — Фальк пожал плечами, глядя на Зоува своими желтыми глазами. — Кто знает, ради чего я появился здесь?

— Ты разыщешь тех, кто знает твою тайну. И тогда ты сделаешь то, что тебе предначертано. Я не боюсь того, что может произойти. Если ты служишь Врагу, то и мы все ему служим. Все уже давно потеряно, и больше нечего терять. Если же нет, то тогда у тебя может быть то, что люди потеряли — предназначение! Следуя ему, ты сможешь вселить надежду во всех нас…

Зоув прожил шестьдесят лет, Парт — двадцать, но в этот холодный полдень, заставший ее в поле, ей казалось, что она старуха, потерявшая счет годам. Ее вовсе не утешала мысль об отдаленном триумфе порыва к звездам или о торжестве правды. То, что у ее отца было пророческим даром, у нее выражалось просто отсутствием иллюзий. Она знала, что Фальк собирается уйти из Дома. Единственное, что она сказала, было то, что он уже больше сюда не вернется.

— Я вернусь, Парт. Верь мне, — с жаром уверял Фальк, стараясь переубедить девушку.

Она с плачем обняла его, она заставила себя поверить его обещаниям.

Он продолжал заверять ее в своей искренности, но в телепатическом общении был не очень искусен. Единственным Слухачом в Доме была слепая Кретьян. Никто из обитателей этого Лесного замка больше не был способен на бессловесное общение. Способов обучения мысленной речи очень мало. Великое достоинство этого наиболее сжатого и совершенного способа общения стало рискованным для людей.

Речь между представителями различных разумов могла быть неправильно истолкованной и вследствие этого привести к ошибкам и недоверию, однако ею нельзя было, пренебрегать. Между мыслью и сказанным словом существует зазор, куда может попасть намерение, символ может быть отброшен, и тогда появится ложь.

Между мыслью и мысленным посланием этого промежутка нет! Они одновременный акт, и места для лжи здесь не остается!

В последние годы существования Лиги, судя по рассказам и обрывочным записям, с которыми познакомился Фальк, употребление мысленной речи было широко распространено, и телепатическое искусство достигло очень высокой ступени развития.

Это умение на Земле появилось довольно поздно: техника обучения ему была позаимствована у какой-то иной расы. Одна из книг называлась «Высшее искусство ранхов», и Фальк неоднократно ловил себя на мысли о том, кто же были эти ранхи.

Имелись также намеки на трения и частые перемещения в правительстве Лиги Миров, возникшие, вероятно, вследствие торжества формы общения, которая предотвращала ложь.

Но это было таким же туманным и полумифическим, как и вся история человечества, записанная в книгах Дома. Несомненным было только то, что после прихода Сингов и падения Лиги разобщенные общины людей больше не доверяли друг другу, возвратились к использованию обычной речи. Свободный человек может говорить свободно, но раб или беженец должен уметь скрывать истину или. ложь. Вот это-то и узнал в доме Зоува Фальк, и поэтому у него почти не было опыта в приведении своего разума в созвучие сказанным словам. Он старался внушить Парт, что он не лжет:

— Верь мне, Парт, я еще вернусь к тебе!

Но она не могла услышать его.

— Нет, я не буду воспринимать твои мысли, — только и сказала она вслух.

— Значит, ты бережешь свои мысли от меня?

— Да, берегу. Зачем мне передавать тебе свою печаль? Какой толк в правде? Если бы ты солгал мне вчера, я бы все еще верила, что ты просто собираешься к Рапсофелю и через десять дней вернешься назад. Значит, у меня еще было бы в запасе десять дней и десять.

ночей. Теперь же мне ничего не осталось, ни одного дня и ни одного часа. Все утрачено для меня. Так что же хорошего в правде?

— Парт, ты будешь ждать меня?

— Нет.

— Всего один год.

— Через один год и один день ты вернешься верхом на серебряном коне, чтобы увезти меня в свое королевство и сделать меня там властительницей? Нет, я не буду ждать тебя, Фальк. Почему я обязана ждать человека, который будет лежать мертвый в Лесу, или которого застрелят Странники в прериях? А может быть, ты окончательно лишишься к тому времени разума в Городе Сингов или отправишься оттуда в столетнее путешествие к другой звезде? Почему я обязана тебя ждать? Тебе не придется думать, что я выберу в спутники жизни другого мужчину. Нет, я останусь здесь, в отчем доме, выкрашу нитки в черный цвет и сотку для себя черную одежду. Я буду ее носить и умру в ней. Но я не стану никого и ничего ждать! Никогда!

— Я не имею права спрашивать тебя, — сказал он с болью в голосе, — любишь ли ты меня…

Она заплакала.

— О, Фальк, не надо, прошу тебя.

Они долго сидели на пологом склоне, возвышавшемся над Долиной. Между ними и Лесом паслись овцы и козы на огороженном пастбище. Годовалые ягнята сновали между длинношерстными матками.

Дул серый ноябрьский ветер.

Руки их были соединены. Парт прикоснулась к золотому кольцу на его левой руке.

— Кольцо — это вещь, которую дарят, — сказала она. — Временами я думаю, что, возможно, у тебя была жена. Представь себе, ждет ли она тебя…

Она задрожала.

— Ну и что? — спросил он. — Какое мне дело до того, что было со мной, кем я был? Почему мне нужно уходить отсюда? Все, чем я являюсь теперь, это твое, Парт, это исходило от тебя, это твой дар…

— И он был дан по доброй воле, — сквозь слезы сказала девушка. — Возьми его и иди…

Они обняли друг друга, и никто из них не хотел освободиться из этих объятий.

Дом остался далеко позади за подернутыми инеем стволами и переплетенными ветвями, лишенными листьев. Лесные великаны тесно смыкались позади едва заметной тропы, по которой пролегал их путь.

День был серым и холодным, тишину леса нарушал только шорох ветвей на ветру, который, казалось, был повсюду и никогда не прекращался. Впереди широкой легкой походкой шел Маток. За ним следовал Фальк, последним в группе двигался молодой Дурро. Все трое были одеты в легкие теплые куртки и штаны из плохо обработанной шерсти. Эта шерсть была собственного производства. Впрочем, как и вся их одежда. Такая экипировка называлась жителями Леса зимней и так хорошо сохраняла тепло, что даже в снегопад шуба была не нужна. Каждый нес небольшой заплечный мешок, в котором был запас сухих концентратов, подарки, товары для торговли и спальный мешок. Запас пищи был рассчитан почти на месяц. Баки, которая с самого своего рождения никогда не покидала дом, очень опасалась Леса и поэтому снабдила их соответствующим снаряжением. У каждого был лазерный пистолет, а Фальк нес еще дополнительно пару фунтов еды, а также медикаменты, компас, второй пистолет, смену одежды, бухту веревки, небольшую книгу, которую дал ему Зоув год назад. Легкий и не знающий усталости Маток обрубал мешавшие им ветки, простирающиеся над тропой, которой, очевидно, давно не пользовались. Все трое шли легко и бесшумно.