Ирина Радунская - Джунгли

- Здесь, - сказал отец, - наш полигон. Поле боя дальше.

Проделав еще раз манипуляции с жетонами и сменив белые институтские одежды на обычное платье, мы вышли из здания и сели в машину. Через четверть часа езды по сумрачному тропическому лесу показались ворота в сплошной стене высотою более чем в три человеческих роста.

При приближении машины ворота беззвучно отворились, и перед нами открылась квадратная площадка, со всех сторон обнесенная такой же стеной. Дорога уходила сквозь следующие ворота, но они остались закрытыми. Мы вышли из машины и подошли к узкой двери рядом с ними. Эта дверь пропустила нас в небольшой вестибюль, освещенный люминесцентными лампами. Широкая лестница поднималась на второй этаж. Она привела в холл, посреди которого помещался большой пульт, покрытый шкалами приборов, разноцветными лампочками и экранами телевизоров. У пульта, обхватив голову руками, сидел человек. При нашем появлении глаза его испуганно округлились, и он, вскочив и вытянувшись по-военному, отрапортовал:

- Никаких происшествий, шеф, все нормально, дежурный врач Менде.

Это был кругленький, лысый, пожилой человек со стертым, маловыразительным лицом. Он хотел добавить еще что-то, но в эту минуту на стенде загорелась красная лампочка. Менде повернул какую-то ручку, засветился большой экран. На нем появилось искаженное болью человеческое лицо с расширенными от ужаса глазами. В комнате раздался страшный, душераздирающий крик. Менде поспешно нажал кнопку, все умолкло. Дрожащими руками он схватил микрофон и закричал:

- Санитары, в номер тридцать семь!

В это время лицо на экране уменьшилось, стала видна комната с кроватью, из-под которой выглядывал больной. В комнату уже входили санитары.

Я невольно попятилась к двери, отец презрительно посмотрел на меня, поморщился и произнес недовольно:

- Выключите.

Менде повернул ручку телевизора, и экран погас.

- Доктор Кранц уже идет, - тихо сказал Менде. - Присядьте.

Он все еще имел вид в чем-то провинившегося человека.

Мы сели. Воцарилось напряженное молчание. Менде курил и изредка выжидательно взглядывал на отца. Отец, казалось, отсутствовал. Красная лампа продолжала гореть, но через несколько минут погасла и она.

Отец вдруг раздраженно бросил:

- Ну, что там?

Менде нажал кнопку. На экране возникла комната и человек, мирно спящий на постели.

- Тэтатропин, - сказал Менде и выключил экран.

Вскоре появился Кранц - высокий, аскетического вида старик с бесцветными холодными глазами. После обычной процедуры знакомства он пригласил нас в свой кабинет.

Но у дверей Кранц вдруг остановился, попросил нас подождать и, вернувшись к Менде, шепотом задал ему короткий вопрос. Менде что-то сбивчиво и многословно отвечал.

Я не пыталась вникнуть в их разговор. Пока они спорили, а отец листал толстый журнал, я подошла к окну. Оно выходило в обширный сад. Превосходный газон кое-где оживлялся цветами. По газону гуляли люди в желтых и голубых пижамах. Двое играли в мяч.

- Выздоравливающие, - услышала я возле себя голос Кранца. - За последнее время мы достигли больших успехов.

- Голубые практически здоровы, - пояснил он. - Мы наблюдаем за ними и проводим контрольные исследования.

В это время на стенде снова зазвучал зуммер и зажглась красная лампочка. Через несколько секунд рядом с ней загорелась желтая, и зуммер умолк.

Кранц поспешно взял меня за руку и, распахнув дверь в свой кабинет, буквально втолкнул меня туда. Плотно прикрыв дверь, продолжал говорить, обращаясь главным образом ко мне:

- Надо вам сказать, что психические расстройства - коварная штука. Они так многообразны, что диагноз их граничит с искусством. Многообразны и причины, их вызывающие. Только немногие являются следствием необратимых поражений мозга. Большинство связано не с органическими нарушениями, а лишь с расстройством функций части мозга. Эти заболевания излечимы, во всяком случае, их нельзя считать неизлечимыми.

Он подошел к письменному столу и умолк. Мне показалось, что он вышел из комнаты, мысли его были далеко. Не продолжал ли он спор с Менде?

- Гм, - кашлянул отец, и этот звук словно включил Кранца. Не знаю, как мысли, но голос его, во всяком случае, вернулся к нам.

- Механизм мышления, - продолжал он, - далеко не изучен. Никому не известны тайны процессов познавания и запоминания. Но мы можем строить модели и сравнивать их действие с поведением здоровых и больных людей. Больной очень похож на машину с испорченным механизмом стабилизации. Нормальный режим не соблюдается. Машина идет вразнос или останавливается. У больных это ведет к острым психозам или глубокой депрессии. Наше дело в этих случаях - восстановить регуляторный механизм, оборвать самовозбуждающуюся систему навязчивого бреда или притупить непомерную остроту восприятий, от которой мозг защищается глухой стеной катостении. Для этого мы... Мы думаем предпринять... Э-э, мы...

Вначале Кранц обращался только ко мне, потом говорил как бы в безвоздушном пространстве, но теперь, когда его слова по-настоящему стали мне интересны - это уже касалось непосредственных методов лечения, - он стал как бы заикаться и часто вопросительно взглядывать на отца.

- Спасибо, Кранц, - поднялся отец. - Мисс Бронкс только вчера прибыла, и я хочу пока ознакомить ее с нашей работой в общих чертах.

Домой возвращались в полном молчании. Мне показалось, отец не хочет слышать никаких вопросов. На обратном пути он сел рядом с шофером и о чем-то сосредоточенно думал. Я чувствовала, что думает он обо мне, и это меня угнетало. В зеркальце перед водителем я ловила его быстрые, колючие взгляды.

Что все это значит? Я должна была чувствовать себя дома. Ведь у меня никогда не было семьи, а сейчас я с отцом. Здесь все прекрасно. Впереди интересная работа.

Но почему же мне так не по себе? Почему так угрюм шофер? За все время наших поездок он не произнес ни слова. Я ни разу не видела его глаз. И этот Кранц - как он неприятен! И Менде холоден, как уж.

И вдруг я вспомнила пилота. Как я могла забыть! Ведь он хотел мне что-то сказать! У него хорошие глаза, и он был явно чем-то встревожен. Смогу ли я его увидеть? Надо спросить отца. Нет, только не его. Может быть, Фреда?

Я стала перебирать в памяти все события последних дней и... мне снова захотелось взглянуть на рыбок.

В эту ночь я долго не могла уснуть. Тишина казалась мне тревожной, и на меня навалилась тоска и предчувствие чего-то непонятного и недоброго.

МОИ НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Утром я была вялой и безразличной. А этот день потребовал от меня много сил. Отец после долгого отсутствия инспектировал работы, интересовавшие его более всего. Они касались проблем воздействия на поведение животных. Во многом здесь исходили из теории русского ученого Ивана Павлова, но его методы дополнялись физико-химическими воздействиями. Специальные препараты, синтезированные местными химиками, необычайно обостряли восприятие животных и облегчали их дрессировку.