Андрей Ракитин - Химеры Эрлирангорда (Химеры - 3) (фрагмент)

-- Прямо отсюда полетите? -- в спину ему осведомился Даг. Канцлер невозмутимо обернулся. Пожал плечами.

-- Зачем такие сложности? -- И посторонился, чтобы Даг мог увидеть косящую глазом морду крылатого коня.

Белый всадник с алым щитом на золотом поле. В сполохах зарниц ноябрьской грозы краски перемешаны и смяты, алое глядится черным, а белое -- как багрец. Двадцать шестое ноября, Святой Юрий. Ты выбрала для коронации неудачный день. Зарница. Спичка, занесенная над фитилем свечи, дрожит и гаснет. Постель Яррана пуста, он не пришел ночевать. Снег метет в распахнутое окно. Над городом зарево. Белый всадник летит в пустоте покоя.

Ты закрываешь глаза и видишь ясно, как наяву, снова и снова -- лиловый бархат ковровой дорожки, Дага с венцом в руках, бьющийся по ветру край знамени. Небо серое и пустое, комья палой листвы мечутся под ногами воробьиной стаей. Хальк. Выстрел... и все. Круг замыкается. Тебя везут домой в закрытой карете, уже пришедшую в сознание. Ярран верхами, в сопровождении, как будто стыдится даже встретиться с тобой взглядом. Тошнота. Комок у горла -- ни выдохнуть, ни вздохнуть. Рядом только Феличе, твоя голова лежит у него на коленях, ледяные пальцы обнимают виски.

-- Не оставляйте меня, Феличе. Прошу вас. Мне страшно...

Он молчит, он гладит твои волосы. Он улыбается краем рта -- как натворившей бед девчонке. Венец лежит рядом на кожаном сиденье, закутанный в шелк. Ты глядишь на венец, чуть повернув голову, и гадаешь, хватит ли сил еще хоть когда-нибудь надеть его. Думать о чем-либо еще слишком больно.

... Колокольчик дребезжит хрипло, как старый астматик. Темно. Белый свет только что выпавшего снега льется в окна. Почему никто не идет?!

-- Государыня?

-- Где вы были? -- Она сидит в подушках, закрыв лицо руками, ее трясет, колокольчик захлебнулся в духоте перины.

-- В доме никого больше нет. Я не сразу услышал звонок.

Феличе полуодет. Из-под шлафрока белым выглядывает кружевной ворот рубашки. В левой руке свеча, в правой тусклым серебром насечек поблескивает пистолет.

-- Что все это значит? Где охрана? Где Ярран, черт возьми?!

-- В городе беспорядки, государыня. Мессир Ярис оставил вам письмо в библиотеке.

-- К черту письма! -- Выложенный мозаичной плиткой пол мерзко холодит босые ступни. Ярран не терпит ковров. Аскеза, граничащая с безумием. -- Его никогда нет, когда он нужен. Выйдите, Феличе, я оденусь. И соберите Малый Капитул. Так быстро, как это возможно.

Он сидел в кресле, поджав под себя ноги и по-птичьи склонив набок всклокоченную голову. Гэлад Всадник Роханский милостью Божией, первый и последний Канцлер Круга, ни в грош не ставящий свою королеву. Магистр. Последнее звучало как _эсквайр_ после имени безродного бродяги.

-- Это и есть малый Капитул? -- Алиса в замешательстве оглянулась на Феличе.

-- Прочие обещают быть.

Алиса хмыкнула.

-- А прочие, -- подал голос Канцлер. -- празднуют. По случаю тезоименитства... тьфу, коронации... одним словом, празднуют -- и все.

-- А вы?

-- А я не могу. Здоровье не позволяет.

-- А совесть?

-- На вашем месте, -- сказал Гэлад, -- я бы не занимался абстрактной философией. А брал бы ноги в руки -- и вперед, под звуки марша. А еще умнее, подписал бы отречение. Сразу. Чтобы потом не было так мучительно больно.

-- По какому случаю?

-- По случаю того, что королева без государства -- это смешно.

-- Когда на Капитуле вы предлагали мне венец, почему-то никто не смеялся.

-- Алиса, -- протянул он почти ласково. -- Ну разве откажешь красивой женщине в игрушке?

-- Ах, так?!

Дальнейшее напоминало семейный скандал в завершающецй фазе, когда в кого попало летит что попало. Поскольку же, кроме книг, под рукой у государыни ничего не было, через минуту библиотека напоминала курятник с хорьком внутри. И, как столб в урагане, возвышался посреди Феличе с накрытым для кофе подносом в поднятой над головою руке. Когда ближайший шкаф опустел, Алиса перевела дыхание.

-- Да, -- сказал с чувством Всадник. -- Пани со скалкой может разогнать целый батальон.

Алиса, не глядя, протянула руку к подносу и отхлебнула уже остывшего кофе из носика кофейника. Глаза у Феличе сделались совсем несчастные.

-- Плебейские замашки у королевы -- это стильно, -- заметил Канцлер, вовремя заслоняясь от летящего в голову кофейника.

-- Моне следовало только приказать, -- проговорил Феличе.

-- Я никогда в вас не сомневалась. -- Алиса рухнула в кресло и повернулась к канцлеру. -- Бегать мы не будем. Причин не видим.

-- А зря. -- Канцлер задумчиво созерцал кофейные пятна на рукаве. -Вторжение, усугубленное попыткой узурпации власти...

-- Вторжение? С чего вы взяли?

Канцлер обеими руками взмесил шерсть на черепе. В глазах его поселилась тоска: это когда нужно что-то объяснять, а не хочется.

-- Э... мнэ... Ежели государыня сейчас выдаст Малому Капитулу сбира, стрелявшего сего дня на площади в Магистра Ковальского, или хотя бы назовет его имя, я готов подтвердить, что Вторжения нет и не будет. В обозримом будущем.

Алиса молчала.

-- Ну вот, я знал! -- Канцлер развеселился. -- Я еще на площади знал, что никого не найдут. Вы дура, но не убийца.

-- Спасибо, -- с иронией ответила Алиса.

Ей стало холодно, несмотря на растопленный камин. И Канцлер пялится, как сумасшедший филин... все смотрит и смотрит, хоть бы глаза отвел из приличия. Алиса прижала ладонью подбородок, чтобы не стукнули зубы.

-- Допустим, -- сказала она, -- допустим, Вторжение. Отражать его нам нечем. Вернее, некем. А вот узурпация... кстати, а кто узурпатор?

-- Народ подозревает, что вы, государыня.

-- И вы тоже?

-- Я присягу давал, -- сказал он глухо и отвел глаза.

Они замолчали. Было очень трудно говорить, а главное, незачем. Потому что с человеком, который не стреляет тебе в спину только лишь из соображений чести и собственного достоинства, сложно иметь дело. Спасибо, что вообще не стреляет.

-- Мы введем войска, -- сказала Алиса. -- Благо, они тоже давали присягу.

Он сощурился удивленно и недобро.

-- Это приказ? Я обязан исполнять?

-- Исполняйте.

Часам к одиннадцати по венам, вместо крови, плавал чистый кофеин. Причем исключительно контрабандный. Поскольку, как утверждали пришлые из- за Ворот, _ в Европе не растет кофе_. Сигаретный дым висел под потолком плотным синим туманом, и оттого все, что происходило под ним, казалось сном сумасшедшего. Как будто под толщей болотной воды жили и двигались чьи-то, по большей части, человеческие, тени, и их можно было разглядеть в черное оконце трясины.

Мужчина сидел, забившись в дальний угол кухни, и рассеянно наблюдал, как, подсыхая, покрывается трещинами на дне чашки кофейная гуща. Беседа вокруг шла фоном, выплескивая на поверхность островки слов и осколки жестов, общий смысл ускользал. Оставляя человеку неясное ощущение, что этот текущий мимо него разговор и есть то самое связующее звено между событиями дня и кристальной ясности эпизодом сегодняшнего вечера. Эпизод выглядел следующим образом. Человек сидел на стуле, положа руки на спинку, а голову -- на руки, рубашка, разрезанная на спине, свисала вниз клочьями. И какая-то девица сомнительных моральных устоев с ловкостью фокусника ковырялась прокаленным на газовой конфорке кухонным ножом у него в ране (Значит, и рана была?). Боли он почему-то не чувствовал.