В. Дж. Стюарт - Запрещённая планета

— Вы... Вы...— начал он, но затем гнев, казалось задушил его, и он пошатнулся. Я вовремя подскочил к нему, подхватил, оттащил к кушетке и усадил на нее.

— Что за...— начал было Адамс за моей спиной, но тут я грубо сказал ему, чтобы он заткнулся, и наклонился над Морбиусом. Глаза его были закрыты, а дыхание слишком частым и неглубоким. Я расстегнул ворот его куртки, нащупал пульс. Он был едва слышен...

Я сказал Адамсу:

— Принесите из вездехода запасной медицинский пакет. Быстро!

Едва он вышел из комнаты, как Морбиус попытался приподняться. Он открыл глаза и что-то бормотал. Я услышал:

— Я так устал... Так устал...

Осторожно уложив его на подушки, я сказал:

— Хорошо, хорошо... Только будьте спокойней...

Расстегнув пуговицы куртки, я приподнял его ноги и уложил на кушетку. Все это время он следил за мной. Выражение его глаз казалось совершенно здравым, но они были с поволокой, и это подтверждало диагноз, мгновенно сложившийся у меня в голове.

— Устал...— снова пробормотал он.— Слишком устал!..— Это было решающим доводом. Мой пациент страдал полным изнеможением.

Вернулся Адамс с пакетом экстренной медицинской помощи, и Морбиус, увидев его, опять попытался приподняться. Он заговорил:

— Командор... я настаиваю... если вы не верите моему слову...

Я сделал знак Адамсу, и он отошел в сторону так, чтобы Морбиусу не было его видно. Мне было необходимо уложить больного. Я сказал ему:

— Теперь постарайтесь успокоиться. Делайте то, что я говорю, и все будет в порядке.

Он хотел что-то ответить, но, видимо, отказался от этого, как от слишком большого усилия. Его глаза закрылись.

Я отошел от кушетки и присоединился к Адамсу. Он стоял у окна и смотрел наружу, но быстро повернулся, лишь только я приблизился и тихо сказал ему:

— Я за все отвечаю. Выйдите, пока я уложу его в постель.

— Что с ним случилось? — подозрительно спросил он.

— Похоже на нервное истощение,— ответил я,— Но что бы с ним ни было, вы-то нисколько не поможете ему.

— Доктор, а вы уверены, что это не притворство?

— Не будьте дураком! Делайте то, что я говорю.— Я взял его за руку.— Подумайте, что было бы с нами, если бы у него случился удар и он бы умер у нас на руках!

Кажется, это дошло до него. Неожиданно усмехнувшись. он сказал:

— Ну, ладно, доктор, ладно...

Адамс вышел. Огромная дверь открылась и потом закрылась за ним. Я вернулся к своему пациенту. Он снова попытался приподняться, но я успокоил его и вскрыл пакет. Повернувшись так, чтобы ему не было видно, я наполнил шприц.

Морбиус опять заговорил. Его голос был слабым и неотчетливым. Он бормотал:

— Доктор... Доктор, не усыпляйте меня. Я не хочу спать...

Противоречить ему не имело смысла. Я спокойно ответил:

— А кто собирается вас усыплять? Наоборот, мне хочется взбодрить вас.-— Я показал ему шприц.— И вот средство для этого.

Он с недоверием смотрел на меня, но позволил закатать рукав и только слегка поморщился, когда игла уколола его руку. Почти мгновенно он потерял сознание. Он спал мертвым сном, и, пожалуй, даже сами креллы не смогли бы его теперь разбудить.

Я встал, убрал шприц в пакет, закурил сигарету, потом посмотрел на Морбиуса и подумал, что ему лучше было бы лежать в постели. Я не знал, где сейчас Алтайра, а ей следовало бы рассказать о состоянии отца. Морбиусу нужно было остаться одному по крайней мере на ближайшие 12 часов. Но я даже не знал, где находится его спальня. Может быть, разыскать Робби и заставить его помочь мне? Правда, для этого пришлось бы «оживить» его. Эта мысль была почему-то мне неприятна.

Я вышел, чтобы разыскать Адамса. Мне казалось, что он должен находиться во внутреннем дворике, но его там не было. Корпус вездехода мешал мне осмотреться вокруг, и я вышел на голубовато-серую тропинку, чтобы обойти его.

Тишина поразила меня. Ее было слишком много, и я понял, какой она может быть страшной и сверхъестественной. Я беспокойно оглянулся на дом, и окна пристально уставились на меня. Внимательно оглядев площадку, где мы тогда видели Алтайру и ее животных, я убедился, что на ней ничего не было, кроме травы. Неожиданно оказалось, что мне не нравится ее цвет. Мне хотелось, чтобы она была зеленой, а не золотистой. Мне до боли захотелось, чтобы и небо было голубым, и жаркий солнечный свет — желтым...

Я пошел к роще, которая тянулась вдоль дороги, но, пройдя несколько ярдов, без причины изменил свое решение и направился к пруду. Внезапно я осознал, что почти бежал, и заставил себя остановиться.

Я находился как раз у того места, где останавливалась Алтайра, чтобы покормить своих животных, и мне пришло в голову, что ведь я могу позвать, крикнуть наконец. В этой тишине голос разнесется на мили. Я уже приложил руки рупором ко рту и глубоко вдохнул, когда вдруг увидел Адамса. Он был всего в ста ярдах и расхаживал по вымощенной аллее на противоположном берегу пруда, то появляясь, то исчезая среди кустарников. Руки его были засунуты в карманы, голова опущена. Он так задумался, что я сомневаюсь, помнил ли он даже, где находится.

Увидев его, я сделал все возможное, чтобы казаться совершенно спокойным. Как удачно, что я не успел крикнуть. Теперь, вместо того, чтобы терзаться своими страхами, я подумал о нем.

Нечего удивляться, что он прогуливается с такой не свойственной ему задумчивостью. Может быть, это показалось бы странным еще вчера. А посмотрите, что принес сегодняшний день. Во-первых, это неожиданное и чрезвычайное открытие, что Морбиус является единственным обладателем невероятных знаний, которые во что бы то ни стало должны быть переданы Человечеству!

Во-вторых, эта болезнь Морбиуса. А ведь он будет бороться против того, чтобы разделить свои знания с кем-нибудь.

И не было никого, кто бы решил, как ему следует поступить,— никого, кроме командора Джона Джастинга Адамса!

И ко всему тому — я был уверен, что не ошибался в своей догадке,— Джон Джастинг Адамс был влюблен в дочь Морбиуса...

Я опять двинулся к пруду, но успел сделать только несколько шагов и остановился как вкопанный. Казалось, мои мысли вызвали ее... Да, это была Алтайра. Она появилась в тот момент, когда фигура Адамса снова возникла в поле моего зрения. Девушка вышла из-за деревьев, окружающих с той стороны пруд, и руки ее были полны цветов, видимо, только что собранных. Это были крупные пурпурные цветы на длинных белых стеблях. Она рассматривала их, опустив голову.

Никто из них не замечал друг друга, пока они не столкнулись. Сошлись буквально на расстоянии одного шага и только тогда подняли головы и остановились. Не шелохнувшись, они смотрели друг на друга.

Что-то было в этой маленькой живописной картине — прелестное, совершенно естественное, немного драматичное в смысле общего рисунка и цвета,— что удерживало меня от поспешного движения так же, как и их.