Андрей Марченко - Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых

– Куда там, – Прокопий осторожно махнул рукой, опасаясь, что сей жест рассердит штабс-капитана, – просто они ж все пьяные были. Один так вообще до нас не добрался – четыре раза о стулья и столы спотыкался и падал. Так что того, чернявого, из нас вообще никто и пальцем не тронул.

– Вот как? – удивился комендант и снова задумался. А затем внезапно спросил: – А откуда будете-то?

Прокопий покосился на Трифона.

– Ну… это… мы с техником Калобиным из-под Самары, а техник Вазелонидиос – он местный.

– О, как! – удивился штабс-капитан. – И как это?

– Так он вместе с нами в Каче [51], в авиационно-техническом училище учился.

– А вы как из Самары в Качу попали?

– Так по набору. Мы в фабрично-заводской школе при судоремонтном заводе учились. Ну и как услышали, что в авиатехников набирают, так, аккурат, и…

– Поня-ятно… – протянул штабс-капитан. – Что ж, господа техники, – он на мгновение задумался, а затем взревел: – Апанас!

– Слухаю, Ваш блаородье!

– А Конуркин еще здесь?

Прокопий напрягся. Фамилию Конуркин носил унтер, старший того самого патруля, который и загреб их в комендатуру. И был он весьма дюжего телосложения.

– Здеся, где ж ему еще быть-то?

– От, шельма! – ругнулся штабс-капитан. – Небось сидит в дежурной и квас холодный хлещет.

Апанас потупился. Видимо, так оно и было.

– А ну-ка давай его сюда.

– Сей секунд!

Унтер Конуркин появился в кабинете через пару минут и, судя по анисовому духану, который доносился до техника, за это время хлестанул не только квасу [52]. Штабс-капитан окинул его сердитым взглядом. Унтер вытянулся во фрунт.

– Вот что я тебе скажу, Конуркин, – неторопливо начал комендант, – а… не поймал ты тех хулиганов, что англичан побили.

Конуркин изумленно вытаращил глаза, а затем повернулся и недоуменно уставился на стоящих рядом с ним троих авиатехников. Но это недоумение продлилось буквально пару минут, а потом на его лице появилось понимание. Унтер шумно выдохнул и сокрушенно кивнул.

– Дык… так точно, ваше благородие, не споймал – утекли, как есть утекли! Уж больно шустрые оказались. Виноват…

– А кто такие были – разглядел? – поинтересовался штабс-капитан.

– Дык… рази ж тут углядишь? Оне ж так припустили – только пятки сверкали. А по пяткам-то что разглядеть можно?

– Хм… плохо, – кивнул комендант. – А дуканщик что говорит?

– Дык… – Тут унтер задумался, почесал затылок, а затем решительно произнес: – Ничего не говорит, ваше благородие.

– Совсем ничего?

– Совсем, – кивнул Конуркин. И тут же опроверг свои слова: – Как есть говорит – знать не знаю и ведать не ведаю, кто такие. Первый раз седни зашли и вот нá тебе – такой дебош устроили.

– Точно так говорит?

– Точно, – убежденно кивнул унтер.

– Ты на всякий случай это… сходи к дуканщику и еще раз его порасспроси. И, это… с людьми своими поговори. Может, они чего заметили? А ну как удастся найти, кто это так наших «гостей» приложил. Нам же это без наказания никак оставлять не можно. Циркуляр-то помнишь?

– Так точно, ваше благородие.

– Ну вот. Значит, этот случай надо расследовать со всем возможным тщанием, понял?

– Не извольте беспокоиться, – расплылся в улыбке Конуркин, – в лучшем виде всё сделаем, ночей спать не будем, всё искать и искать.

– Ну-ну, посмотрим, – усмехнулся комендант, – иди давай, работай.

Конуркин четко отдал честь и вышел из кабинета, а штабс-капитан откинулся на спинку стула и отвернулся. Около минуты в кабинете висела напряженная тишина, а затем комендант негромко произнес:

– Господа авиаторы, ну и долго мне еще так отвернувшись сидеть? А ну кыш из моего кабинета!..

Удалившись от комендатуры на полверсты, трое молодых техников остановились и закурили.

– Да уж, – спустя пару минут произнес Трифон, – чудом вывернулись.

– Всё равно славно мы этим уродам врезали, – довольно осклабившись, заявил Ставрос.

– Хорошо-то хорошо, но ежели б его благородие не оказался таким добрым, нам бы очень лихо пришлось, – заметил Прокопий.

– Подумаешь, ну дали бы трое суток гауптвахты, ну посидели бы.

– Да гауптвахта – это еще ничего бы, – покачал головой Прокопий, – могли бы вообще из армии попереть. Сам вспомни, что в циркуляре было.

– Ну уж нет, – убежденно замотал головой Трифон, – никто бы нас из армии не попер. Только не сейчас. Ты думаешь «англичанка» нам Лимасол простит? Вот помяни мое слово – будем мы с ней воевать. И скоро.

– «Англичанка»? Да окстись, – рассмеялся Ставрос. – Когда это они сами в большую войну влезали? Они ж всегда стараются чужими руками жар загребать. А нынче-то кто за них подписаться готов? Французы? Да они, как мы с немцами так замирились, тише воды, ниже травы сидят и рыпнуться не смеют. Или итальянцы? Три раза ха! Или, может, САСШ?

– А вот попомни мои слова, – угрюмо бросил Трифон.

– Ладно, – прекратил дискуссию Прокопий. – Хорошо то, что хорошо кончается. Ну, каковы наши дальнейшие планы?

– Чет меня уже не тянет по городу шляться, – пожал плечами Трифон. – Может, обратно на базу возвернемся?

Ставрос согласно кивнул.

– Ну, хорошо, – так же кивнул Прокопий. – Поехали на базу. Я как раз учебник по тригонометрии у лейтенанта Энгельгардта взял. Вот и позанимаюсь, раз свободное время образовалось.

Друзья понимающе кивнули. Прокопий мечтал стать летчиком и активно готовился к экзаменам в летную школу.

– Ну, тогда пошли извозчика искать.

– А чего его искать. Через два квартала у фонтана их всегда несколько торчит – лошадей поят да седоков ожидают, – весело заявил Ставрос.

И трое друзей, развернувшись, двинулись дальше по улице…

Через год Прокопий сдаст экзамены в летную школу и, отучившись два года, станет морским летчиком. Погибнет он через пять лет, в ноябре 1937 года, когда его торпедоносец будет сбит при налете на Скапа-Флоу. Трифон пройдет всю Вторую великую войну в чине техника и демобилизуется в ноябре 1942 года на Шетландах. Купит домик неподалеку от Славенграда, как после победы стали именовать бывший Леруик, и полюбит сидеть на завалинке, наблюдая, как с аэродромов Алексеевска, главной военно-морской базы Российского императорского Атлантического флота взлетают самолеты. А Ставрос… Ставрос тоже дослужится до победы. После демобилизации создаст собственную авиакомпанию «Вазелониди», которая через пятнадцать лет станет самой крупной авиакомпанией Средиземноморья. У этой авиакомпании будет одна изюминка, поначалу отличающая ее от всех остальных, а затем перенятая большинством российских авиакомпаний – самые большие пассажирские самолеты его авиакомпании будут носить имена прославленных летчиков Российского императорского воздушного флота. И одним из них будет «Прокопий Беляев».