Антон Первушин - Дорога к Марсу

– Босс, смотрите, – охранник указал широкой лапой на стену. Из розетки, из каких-то мельчайших трещин и пор в гипсокартонном покрытии просачивалась эта чертова серая слизь.

«Матерь Божья! Они были повсюду!» – понял Козловски.

И потянулся за телефоном.

…В одной из аванлож Английской национальной оперы охрана и референты суетливо очищали костюм лорда Квинсли от серой слизи. Заслушавшись партией Мерседес, которую исполняла Дарья Зыкова, лорд пропустил тот момент, когда его блистательная спутница Клэрити Пейдж исчезла, расплескавшись по полу непонятной студенистой массой.

К счастью, этого не заметили журналисты, которые наверняка присутствовали в зале. Вроде бы не заметили.

Во внутреннем кармане мокрого пиджака завибрировал телефон. Лорд Квинсли жестом приказал оставить его в покое, выхватил коммуникатор и ткнул наманикюренным ногтем в дисплей.

На связи был советник президента США Донован.

– Плохо, сэр Чарльз, – не поздоровавшись, начал советник. – На Козловски напали.

– Кто напал? – раздраженным тоном спросил Квинсли, он был в шоке от того, что стряслось с красавицей Клэрити, поэтому соображал с трудом. – Этот пройдоха жив?

– Они все время находились на Земле, сэр Чарльз! Это невероятно!

– Кто, Дон?

– Пришельцы, черт возьми! Пришельцы!

Разделение прошло без проблем.

Вытянутая громада «Ареса» растаяла на фоне Млечного Пути. Размытый конус хвоста Кометы Гивенса, точно стрелка на карте, какое-то время подсказывал экипажу Аникеева, где стоит искать корабль, верой и правдой служивший в течение долгого и беспокойного межпланетного полета.

– Эд… – вздохнул Булл, глядя в иллюминатор на засеянное алмазными искорками черное поле.

Аникеев поскреб подбородок, затем сказал:

– Джон, сочини-ка еще один рапорт в ЦУП, на этот раз – короткий. Мол, у нас все о’кей, расстыковались успешно, и к тому моменту, когда вы получите это сообщение, мы уже войдем в верхние слои марсианской атмосферы.

И там придется несладко. Если только «связка» из орбитального корабля «Орион», посадочного модуля «Альтаир» и научной лаборатории «Ригель» не трансформируется в нечто… в нечто совсем иное. В нечто приспособленное для посадки на небесное тело с плотной атмосферой.

Неожиданно они поняли, что трансформация уже происходит.

Плавно и почти незаметно для глаз герметичный объем посадочного модуля расширился. Потолок поднялся выше, переборки раздвинулись, словно «Орион» раздуло внутренним давлением.

Камеры, расположенные за бортом, показывали, что «связка» становится обтекаемой, что нарастают, точно живые, плоскости крыльев. Приборы, мачты антенн, стыковочные узлы, внешние топливные баки – все скрылось под черной, похожей на шкуру дельфина, обшивкой.

Аникеев невольно выругался, когда пульт управления, приборные панели «Ориона» вдруг потекли, словно были сделаны из жидкого металла, как в старом фантастическом фильме, а затем застыли, сформировав несколько консолей. Больше не было ни рядов тумблеров, ни клавиатур, ни рычагов, ни разноцветной индикации… Ничего из того, с чем экипажу доводилось иметь дело. Пара серебристых сенсорных экранов – и только.

А затем заструились яркие лучи, и над новыми консолями возникла голограмма: лицо темнокожего человека с закрытыми глазами.

– Гивенс! – Аникеев хлопнул ладонью по подлокотнику. – Вот что означает твоя трансформация!.. Но как?

Голограмма открыла глаза.

– Универсальная управляемая среда, командир, – произнес хорошо знакомый голос. – Рой наноразмерных роботов, который перерабатывает любые материалы и строит новые конструкции. Древние марсианские технологии. Мы сумели разобраться в них. И использовать в своих целях. Но рой нуждается в разуме, чтобы адекватно соответствовать ситуации. Для этого нужен Смотритель. Для этого нужен я.

– Мы рады тебя видеть, Эд, – сказал Булл.

– Очень рады, старина, – добавил Пичеррили. – Как ты сам-то, а?

– Трансформация завершена благополучно, – бесстрастно отозвалась голограмма. – Все системы корабля функционируют. Какие будут приказы, командир? – фантом Гивенса обвел взглядом остальных. И в следующей его фразе прозвучали интонации прежнего Эдварда: – Мы летим на Марс или нет?..

– Летим, – буркнул Аникеев, разглядывая серебристую поверхность сенсорного экрана. Никаких значков, иконок или надписей на ней не было, но командир угадывал точки, едва выделявшиеся оттенком – может, это и были «клавиши» управления, а может, они просто казались таковыми. – Похоже, Эд, управляться с этой штукой никто, кроме тебя, не умеет.

– Напротив, командир. – Голограмма улыбнулась. – Никто не умеет, кроме вас. Моя задача – поддержание системы в собранном состоянии. Ваша – принятие решений. Пока все в штатном режиме. Команда «Летим» выполняется успешно.

Аникеев хотел сказать, что принятие решений еще не означает умения управлять неизвестным ему аппаратом, но додумать эту мысль он не успел: впереди, а мгновением позже справа и слева, проявились в стенах кабины огромные круглые то ли иллюминаторы, то ли экраны, и космонавты замерли в своих креслах, пораженные открывшейся панорамой. «Орион» вошел в атмосферу, и воздух снаружи не успел раскалиться, никто не ощущал перегрузок, которые непременно должны были возникнуть. Марс проплывал под ними, как Земля, когда они были на низкой орбите и еще не начали свой полет. Марс? Зеленая планета с голубыми пятнами морей и светло-коричневыми «руслами» разных оттенков, похожими на горные хребты, не имела ничего общего с тем Марсом, который изучали межпланетные аппараты на протяжении всего ХХ века. Аникееву показалось на миг, что «Орион» переместился в другую звездную систему. После всего, что ему довелось увидеть, он допускал даже такую возможность. Должно быть, поняв чувства командира, Гивенс сказал:

– Это Марс, командир. Настоящий Марс. Место посадки – прежнее или…

– Долина Маринера, да, – твердо произнес Аникеев. – Если такая долина существует на этом Марсе.

– Идем на посадку, – сказал Гивенс, и голограмма исчезла.

Аникеев ждал, что заработают тормозные двигатели, и после двадцатисекундного торможения начнется аэродинамический спуск, заструится раскаленный воздух, перегрузки вдавят в кресло и, возможно, окажутся такими большими (плотность атмосферы гораздо выше расчетной!), что космонавты потеряют сознание, и судьба экспедиции будет зависеть только от Гивенса…

Вместо этого поверхность планеты ощутимо приблизилась, будто «Орион» мгновенно рухнул на сотню километров: стали отчетливо видны голубые ленты рек, а в зелени появились желтые просветы, где можно было разглядеть какое-то движение, но что двигалось, и не было ли зрительной иллюзией, Аникеев не понимал. Перегрузок не было, вообще никакого ощущения движения – менялась только картина на экранах. А в какой-то момент Аникееву почудилось, что и экраны исчезли, таким глубоким и естественным стал пейзаж за бортом: будто мчишься на дельтаплане, прохладные потоки воздуха освежают лицо, и запах преющих трав проникает в ноздри, вызывая неудержимое желание вдыхать, вдыхать…