Антон Первушин - Дорога к Марсу

– Вставай, барин!.. Проспишь все Царство Небесное… – рокочет откуда-то с высоты густой голос.

Студент Карташов открывает глаза, в сонном недоумении взирая на исполинскую фигуру, нависающую над ним на фоне остывающей стали небес. И только в следующее мгновение Аполлинарий Андреевич понимает, что это всего лишь Аким.

– Пора вечерить, барин, – продолжает Аким. – Покудова спали, я пятый шурф почал… Кой-чего сыскал, глянь…

Работник протягивал нанимателю некий бесформенный предмет. Аполлинарий Андреевич приподнялся на локтях, силясь рассмотреть: что это такое? Но то ли не проснулся еще студент Карташов, то ли тусклый вечерний свет сыграл шутку, но почудилось астроному-любителю, что предмет в руке крестьянина оплывает какой-то серой слизью. И слизь эта набухает, будто бабья квашня, ползет вдоль руки Акима, проникая под рукав рубахи.

– Да бери же, барин! – говорит работник. – А то мне еще руки мыть, весь изгваздался…

– …Всегда его окружали цветы, травы, деревья, служа ему, защищая и возвышая его! Он привык видеть их, обонять, ощущать на вкус, прислушиваться к ним. И они предупреждали его об опасности шорохом листьев, треском сухих сучков, а своей звучащей тишиной вселяли в него покой и светлую мечту, – дочитал Карташов.

На борту «Ареса» воцарилось молчание.

– И что все это значит? – осведомился Жобан.

– Это значит, парни, что пора завершить миссию, – ответил ему голос, которого давно не слышали на борту корабля.

– Эд! – крикнул Булл.

– Да, сэр! – рявкнул Гивенс-младший, появляясь в командном отсеке.

Члены экипажа, рассредоточенные по рабочим местам, слетелись туда же. Всем хотелось полюбоваться на живого и, судя по интонации, веселого Эдварда Гивенса. Полюбоваться и пощупать, чтобы убедиться, что на этот раз перед ними появился не призрак, а человек во плоти. Для призрака Эдвард был излишне возбужден, глаза его блестели, как у пьяного, в отросшей бороде запуталась какая-то травинка – и откуда только взялась! И еще от Гивенса распространялась мощная волна запаха. Пахло чем-то давно забытым: солнцем, песком, речной водой…

Когда всеобщее радостное возбуждение схлынуло, Гивенс обратился к Карташову:

– Андрей, будь любезен, принеси открытку.

– Открытку?

– Да, ту самую репродукцию картины русского художника… Соколова?.. Твой талисман.

– Минуту!

Не требуя объяснений, Карташов метнулся к своей каюте и тут же вернулся с цветной открыткой в руке, передал ее Гивенсу. Тот принял подарок Яны и вдруг преобразился. Знакомые всем до мелочей черты лица астронавта Эдварда Гивенса-младшего приобрели не свойственную им скульптурную монументальность. Не человек, а оживший памятник. Впрочем, так и должен выглядеть Смотритель…

Смотритель несколько мгновений разглядывал причудливый пейзаж – загадочные башни с острыми шпилями, двух человек в неуклюжих скафандрах и огромную чужую планету, багрово сияющую над ними.

– Все правильно, – сказал он. – Мистер Соколов ошибся лишь в одном… Впрочем, не он один…

Смотритель провел ладонью над открыткой, и пейзаж на ней изменился. Сооружения сверхцивилизации на поверхности Фобоса заливал теперь не зловеще-багряный свет, а радостный голубовато-зеленый. Совсем такой, какой лучился сейчас из иллюминаторов корабля.

– Кстати, друзья, – сказал Смотритель. – А вы не находите, что эта скорлупка… – он плавно повел рукой, которой держал открытку… – несколько тесновата?

Космонавты, ошеломленные потоком чудес, несколько принужденно рассмеялись.

– И душновата, – невозмутимо продолжал Смотритель. – Да и ресурс… Не понимаю, на чем вы собираетесь садиться на Марс?..

– На Марс?! – в голос переспросили Аникеев, Жобан и Пичеррили.

Булл переглянулся с Карташовым: кто из нас свихнулся, он или мы? Андрей покачал головой, дескать – ни он, ни мы.

– Я уж не говорю о возвращении на Землю, – не унимался Смотритель, и добавил совсем другим тоном: – Да не пяльтесь вы на меня так! Я не свихнулся. И вы – тоже. Программой предусмотрена трансформация модуля «Орион» в корабль, предназначенный для эвакуации экипажа «Ареса». А равно как – для проведения многократных орбитальных и взлетно-посадочных операций.

– Чьей программой предусмотрено? – ядовито поинтересовался Булл.

– Что значит трансформация? – вдогонку спросил командир.

– Узнаете, когда придет время, – веско сказал Смотритель. – Мое предназначение – трансформировать «Орион». Процесс будет запущен через пять минут. У вас есть время взять личные вещи и собраться в посадочном корабле. Отсчет пошел!

– Внимание! – сказал Аникеев. – Все слышали? Срочный сбор на «Орионе».

– Да, но… – начал было Булл.

Смотритель остановил его нетерпеливым жестом и сказал:

– Вопросы и объяснения потом.

Джон Булл угрюмо кивнул и поплыл к своей каюте.

Карташову брать с собой было нечего. Единственная ценная вещь – открытка, подаренная женой, – оставалась у Эдварда Гивенса, вернее – у Смотрителя. Андрей бросил прощальный взгляд на приборные консоли командного отсека. Происходящее походило на бредовое сновидение, но так весь этот безумный полет был похож на сон. А кому, как не Андрею Карташову, знать, что сны – не всегда лишь блуждающие в нейронных цепях беспорядочные сигналы. И если есть хоть малейший шанс оказаться на зеленом Марсе наяву, он, астробиолог и контактер, обязательно этим шансом воспользуется.

– Андрюш! Где ты там? – позвал командир.

– Шестьдесят секунд до начала трансформации, – объявил Смотритель.

Карташов только сейчас заметил, что Эдвард все еще находится рядом.

«Ты идешь?» – хотел спросить Андрей.

Но Смотритель приложил палец к губам, сунул Карташову открытку и легонько подтолкнул его в направлении «Ориона».

– Опять что-то не так, – прозвучал усталый голос Чжана Ли. – Фиксирую вращение по двум осям.

– Проверь еще раз, – откликнулся Ху Цзюнь. – Ничего такого не ощущаю.

Командир бросил взгляд в иллюминатор. На фоне оранжевого свечения Марса были видны лишь самые яркие звезды. И действительно: звезды ползли вверх и вбок. Ху Цзюнь поглядел на малышку Юн; девочка стояла позади кресла Чжана Ли и придерживалась двумя руками за спинку. Невесомость призракам была нипочем.

– Скорость вращения пока маленькая, семь градусов в секунду, – сверившись с показаниями приборов, доложил Чжан Ли.

Семь? И малышке Юн – семь лет. Невысокая, очень худенькая, с бледным лицом и яркими, красиво очерченными глазами. Пока отец пересекал тысячи ли, разделяющие орбиты двух миров, она закончила первый и пошла во второй класс. Она мечтает тоже стать тайконавткой; на каждом ее рисунке – папа, мама и она, все трое – в космических скафандрах. Висят в пустоте под взором редких, выведенным желтым карандашом звезд, где-то между планетой с кольцом (очевидно, Сатурном) и зеленой Землей. Или Марсом, если бы он был зеленым.