Лариса Петровичева - Следы на воде

На мой лоб легла твердая, словно из мрамора вырезанная рука, и я вдруг размяк, растекся, как подтаявшее мороженое по блюдцу: понял внезапно, что вреда мне не причинят и добивать не станут.

— Не стану, дорогой визионер. Вы слишком ценная персона.

Яркий обжигающий свет стеганул меня по глазам, и я увидел разоренный буфет, разбитый автомат для прохладительных напитков, качающуюся лампу и — сидящего рядом на корточках молодого человека, одетого в щегольской светлый костюм, заляпанный, впрочем, кровью. Моей кровью.

— Ну, вот, — довольно произнес он. — Я, конечно, не исцелитель, но кое-что могу.

Он поправил выбившуюся из «хвоста» светло-рыжую прядь и продолжал:

— Откровенно говоря, мой знакомый приходил вас убить. Но не беспокойтесь, Кирилл Александрович, это больше не повторится. У вас еще два дня отпуска, отдохните и в понедельник приступайте к работе как ни в чем не бывало.

Мне не нравилось его лицо, слишком красивое и неподвижное. Мне не нравился его голос, чересчур усталый, как у измученного жизнью старика. А рыжий задорно подмигнул мне, выпрямился и ушел на кухню. Там вечно распахнуто окно, выходящее на заправку и стоянку…

В коридоре затопали. Бежали, всегда поспевавшая к шляпкиному разбору служба охраны.

… - Всех из конторы повыгоню к чертовой матери!

Человек, избивший меня, вошел в офис совершенно запросто: охранники играли за стойкой в тараканьи бега, и непрошенный посетитель преспокойно прошел мимо, что и зафиксировали беспристрастные видеокамеры. Сейчас проштрафившиеся парни стояли в кабинете Серапиона в позе царевича Алексея с полотна Ге и школьника с картины «Опять двойка!»; сам же Серапион гневно ставил им пресловутую скипидарную клизму ведерного объема. Я сидел поодаль, с боевой шишкой на лбу и на всякий случай подвязанной рукой: врач подозревал трещину лучевой кости. А вот с челюстью все обошлось, хотя дотрагиваться до зубов было неприятно.

— Молчать, я вас спрашиваю! — гремел Серапион. — Вы охраняете серьезных людей, получаете бешеные деньги и при этом так маетесь дурью, словно караулите школу! Или у студентов пропуска проверяете! Сегодня едва не убили Каширина! А завтра что? Всех взорвут к чертям собачьим? По вашей милости!

Я помалкивал, разглядывая забинтованные ладони. Почему-то мне слабо верилось в то, что эти мордастые бездельники смогли бы остановить обладателя букета.

Букет, кстати, не был обнаружен.

— Уволю! — рявкнул Серапион. — Уволю, раззявы! — и, добавив длинную фразу с матюками в семь этажей, уже тихо дополнил ее кратким: — Вон!

Незадачливые охранники скрылись за дверью. Наверно, рванули собирать пожитки. Серапион вздохнул, плеснул себе в стакан минералки и осушил одним глотком.

— Какие дела творятся, — хмуро произнес он, поворачиваясь в кресле в мою сторону. — И за что тебя так?

— Понятия не имею, — не моргнув глазом, соврал я.

— Старые разборки?

Я пожал плечами.

— Что там у Анны?

Серапион просиял.

— Уникум. Я ее направил на дополнительное тестирование. Думаю, даже Благов, покойник, по сравнению с ней — тьфу.

Я вынул из кармана пачку «Парламента». Ну, конечно: мятая, и все сигареты в кашу.

— И что делать будем?

— Что делать? Сначала проверим, было ли воздействие на тебя. Если было, передаем дело в прокуратуру.

Я скривился, как от кислого.

— Не было ничего. Ничего не было.

Но Серапиона выразительной рожей не пронять.

— Проверим, — невозмутимо повторил он. — Если она чиста, то я думаю ей выдать лицензию на магические практики. Придираться не будут, если вдруг что.

Ага. «Если вдруг что», Серапион первым помчится тащить Анну на допрос. А сам будет стоять рядом, весь в белом, с лицом мученика за веру.

Я ненавижу попов. И работаю в епархии только потому, что себя ненавижу еще больше.

Телефонный звонок застал меня по дороге домой. Я увидел вместо номера черточки, автоматически отметил, что аккумулятор скоро разрядится и ответил.

— Кирилл Петрович? Это ваш сегодняшний знакомый, — усталый голос уже не был таким усталым. — Не могли бы мы встретиться сегодня, ближе к вечеру?

— Да, пожалуйста, — согласился я. — Тем более, что я ваш должник.

Собеседник усмехнулся.

— «Парадиз» вас устроит? Улица капитана Громова, семьдесят семь.

— Вполне. В шесть часов, нормально?

— Отлично! — весело сказали в трубке. — Кстати, меня зовут Джибрил.

Я нахмурился.

— Вы что-то не похожи на человека Востока.

— Вы тоже не похожи на следователя при епархии, — парировал Джибрил. — До встречи.

Я выключил телефон. Спрятал его в карман и принялся ловить маршрутку. И только войдя в квартиру, подумал о том, что надо бы сменить номер сотового.

Ресторан «Парадиз» — довольно занятное заведение. Начнем с того, что располагается он в спальном районе города, где отроду не было никаких ресторанов, и все всегда обходились кафешками. Но один из местных крутых не пожалел денег, и засиял «Парадиз» среди домов сталинской постройки аки белый слон среди индусов. Ходили упорные разговоры о том, что в нем кушают суши и пьют арманьяки в большинстве своем геи и сочувствующие.

Как всякий работающий в прессе я был человеком без предрассудков и ровно в шесть вошел в «Парадиз», не кривясь и не плюясь, как это делал бы любой ревнитель морали. Джибрил уже сидел за столиком в углу, крутил в ладонях пузатый бокал с коньяком и лениво поглядывал по сторонам. Сменой костюма он так и не озаботился, и официанты разглядывали его окровавленный пиджачок и жилетку с очень выразительными лицами.

— Добрый вечер, — сказал я, усаживаясь напротив. Чем-то смахивавший на Сергея Зверева гарсон подал мне белоснежную книжку меню и покосился на Джибрила с комичным ужасом.

— Здравствуйте, Кирилл Александрович. Как себя чувствуете?

Я задумчиво потер челюсть и сказал:

— Благодаря вам почти хорошо.

— Вот и отлично, — улыбнувшись, проронил Джибрил. Не понравилась мне его улыбка: ну как, в самом деле, может улыбаться статуя. — Кстати, здесь неплохой «Полиньяк».

— Ну да, — кивнул я, рассматривая темно-бурую полосу на его пиджаке. — Хотя попы и журналисты пьют водку.

Джабрил понимающе качнул головой.

— По-моему, вас нельзя отнести ни к тем, ни к другим, — заметил он. — Почему, кстати, отличный журналист, свободолюбивая личность и абсолютный атеист — последнее, кстати, в наше время небезопасно — вдруг начинает работать при епархии, хотя известен крайне резкими критическими замечаниями на счет официальной церкви?

Я пожал плечами.

— Иногда человеку свойственно совершать необъяснимые поступки.

— Но зачем? — изумился Джибрил. — К чему лезть в чан с тем, что вы лично считаете дерьмом, да к тому же и лить последнее себе на голову?