Михаил Рашевский - Ускоряющийся

Дима не сомневался, что увиденное им не раз и не два придёт в кошмарах. Но. Но дело ещё не сделано. Есть ещё прихожая, кухня, службы, да и вот та комната, что за дверью. Кто там, что?

Толкнул. Не поддаётся. Сильнее толкнул. Та же история. Заперто!

«Где там топор? Отбросил его, когда из той страшной комнаты выбегал. Там же и отбросил! Твою ж!.. Придётся возвращаться».

Дима, прикрыв шлем рукой, чтобы не смотреть туда, где лежало чёрное с красно-жёлтыми ранами тлеющее тело, осторожно пробрался в комнату, нашёл быстро топор, глянул ещё туда-сюда на предмет других страдальцев, но нет. Хозяин (или хозяйка) — и всё. Уже хорошо.

Остаётся проверить, один он был или нет, и спокойно отсюда валить. Первый «сознательный» блин комом, так сказать.

Вновь удары топором пробивали дыры в обычной деревянной двери, и только. Тогда Дима несколькими ударами просто вырубил замок. Хотел отодвинуть дверь, да не тут-то было! Что-то мешало с той, внутренней стороны. Дима вырубил небольшое окно, глянул внутрь и понял. Подпёрто столом и кроватью. Кто-то изнутри забаррикадировался! Зачем? От пожара? Глупо. Скорее, от причины пожара. Эти вмятины и порезы на полотне двери. Хозяин выпил, разбушевался, напал на родных. Те заперлись в комнате и забаррикадировались. Он попытался прорваться, не получилось, снова выпил и заснул. Родные не сообщили ни в милицию, ни друзьям. Не хотели выносить сор из избы. Затлела перина, дым проник во все щели и когда родные спали, попросту «отключил» всех. Хозяин сгорел. А родные? Что с ними? Живы? Вряд ли…

Из-за дыма Дима совсем ничего не мог разобрать, что там внутри, где они и сколько их. Пришлось снова браться за топор.

Он работал как сумасшедший. Шанс! Вот он — шанс спасти человека! Это его работа, его предназначение. Не медлить!

Дверь продержалась недолго, навал из мебели — и того меньше. Дима прорвался внутрь, светя фонарём, наперевес с топором. Наверное, со стороны он выглядел страшно.

Вот!

Двое. Лежат, обнявшись, на матрасе. На маленьком детском матрасе. Ведь это — детская комната и есть. Жена и… длинные волосы, носик-курносик… дочь. Серые обе от дыма, но, чёрт побери, не разобрать, дышат или нет, живы или нет. Придётся выходить из ускорения.

Визг пилы, звон на пол последних сыплющихся осколков окна, мат и рёв снаружи.

Всё это неважно.

Сорвал перчатку, прижал к шее матери… ничего. Ничего? Или не смог нащупать? А дитя хоть? Ничего… нет! Есть! Есть пульс! Точно есть! Твою ж! Быстрее, нужно вынести наружу! Но как, тут за два шага от — ядовитый дым. Да и он пробил дорогу, сюда прёт.

Ускорение!!!

Сорвался в бег, по коридору мимо прихожки, не вписался, ай, больно-то как, мама! В ванную. Сорвано со стен всё, в ванной — полный бедлам. Разнервничался хозяин, ты смотри, как! Всё порушил. Ага, вот. Полотенца. Вода! Открыл, не течёт. Нет, что ли? Ах, чёрт, он же в ускорении. И выходить из него нельзя! Вода же просто не успевает вытечь из крана. Что там на кухне? Есть! Десятилитровая баклага с покупной водой. Отвинтил крышку, перевернул. Ну же! Не течёт, едва только собирается. Твою ж налево! Поставил баклагу, схватил первый попавшийся из разбросанных там-сям ножей, в несколько движений отрезал половину. Вода красиво волной стала медленно вываливаться наружу. Но некогда, некогда, блин. Макнул прямо в неё полотенца, вынул. Сухие! Не успевают замочиться. Пришлось втирать воду в махровые полотнища. Вышло! Бегом назад!

Так. Первой — девочку. Полотенцем осторожно обмотал русую головку, потом — мамину. Вышел из ускорения и очень аккуратно подхватил девочку на руки. Успеть бы!

Пожарный Иван осторожно поднимался по лестнице. До окна, к которому лез Иван, оставалось немного, но заглядывать в него пожарный не спешил. И нескольких секунд не прошло, как там произошёл взрыв. Иначе и не скажешь: целое окно вдруг рывком втянулось вовнутрь, а рама каким-то макаром распахнулась. Какой-то странный, но явно сильный взрыв. И ведь неслышимый! Огонь и пожары вообще — коварная штука. Тут тебе и температурные перепады в тысячи градусов, и внезапные воздушные удары. Всяко может быть. Потому торопиться зазря не надо, целее будешь. А ожидать можно чего угодно.

Но всё же к тому, что произошло дальше, Иван не был готов. Из дыма вдруг вынырнула фигура в противогазе и яркой огнетермостойкой одежде и противогазе. Как он там очутился? Другая бригада? Но откуда, когда успели? Иван даже оглянулся, выискивая машины другой бригады, но нет, кроме их двух машин никого нового не наблюдалось. Может, пожар настолько обширный и выбился на ту сторону? Тогда другая бригада может быть по ту сторону дома. Разве что.

Додумать мысль Иван не успел. Неизвестный пожарный перегнулся через бывшую раму окна и протянул ему что-то. Кого-то! Ребёнок, закопчённый, с запутанным полотенцем лицом. Живой? Неизвестный пожарный что-то промычал из-под противогаза, дождался, пока Иван повесит рукав на лестницу и протянет руки за подаваемым ему ребёнком. Отдал тельце — и вновь нырнул в дым.

Иван закричал своим, осторожно повернулся на лестнице и начал спускаться, выискивая глазами «скорую». Ага, вот они, как раз подъехали.

Под ним лестница зашаталась ещё больше, он взглянул наверх. Неизвестный пожарный вылезал наружу. На окне, свесив руки вниз, лежала, судя по длинным спутанным волосам, женщина. И тоже — голова обмотана полотенцем. С полотенца капает, на месте лица — рожица котёнка. «Hello, Kitty!» Привет, привет.

Снизу всё это видели, народ заволновался. Мужики подбежали принять погорельцев, потащили под присмотром медиков к машине скорой помощи.

На лице неизвестного пожарного, всё ещё скрывающего лицо за противогазом и шлемом, выделялись чёрные полосы копоти. Тяжело спрыгнув на землю, он пощупал на поясе пустую кобуру от топора, устало взглянул наверх, в дымное окно, махнул рукой — и пошёл за машину.

— Эй, ты с какой бригады? — кинулся за ним Иван, но когда забежал буквально через секунду за ту же машину, то никого не увидел. Зеваки смотрели на пожар и на эвакуируемых пострадавших, но никаких пожарных в ярких комбинезонах ни рядом, ни в отдалении не наблюдалось.

«Но мне же не привиделось? — почесал затылок Иван. — Чудеса!»

Дима так измучился, что не стал свершать свой почти ставший традиционным обход и стирание записей. Кто его, с ног до головы укутанного в форму, скрывающего лицо за закопчённым противогазом и под шлемом, сможет разглядеть?

А на шеях, слава богу, всё же живых матери и девочки, транспортируемых в больницу, чётко выделялись отпечатки пальцев человека, спасших им жизнь…

Горели ночники и свечи, искусственный дешёвый камин добавлял блики почти живого огня. Искрилось красное вино и хрусталь, красные розы, стоящие в трёхлитровой банке, источали приятный аромат. От такого сочетания прекрасного и безобразного Леди, она же Ольга Маладиевская, про себя не раз и не два уже высказалась «не злым, тихим словом». В бокалы вино Савва разливал как водку: по кромку. Она свой бокал цедила уже второй час, Савва же каждый раз пил до дна и не морщился. Вон, третья бутылка под ногами перекатывается, а этому хоть бы хны. Хотя, нет. Язык уже начал заплетаться, всё чаще лезет целовать пальчики и маслянистый блеск в глазах появился.