Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]

Когда появился Андрей, это показалось даже не сказкой — такого и в сказках не бывает. И, конечно, нужно было бежать с ним на край света, и цена не имела значения, потому что это была все-таки жизнь, человеческая жизнь, а не медленное усыхание фикуса в горшке, который и поливать-то уже бесполезно — он уже забыл, как ее поглощают, эту воду…

Но сейчас… сейчас все больше казалось, что и вправду без толку. Она сменила одну бесполезную жизнь на другую. Висела на шее мужа, теперь висит на шее брата, причем не просто висит — увеличивает опасность, под которой он и так живет.

И Санька, Санька… что делать с Санькой. Что делать, когда он поймет, что не может вернуться к отцу? И если он привяжется к новой семье, а потом… И куда, куда деваться от собственной никчемности, от неспособности устроить свою жизнь самой и по-своему? Боже, таким тряпкам, как я, лучше и не рождаться…

И жить можно хотеть только химией. Только этими… эндорфинами.

Но эндорфины лишь помогают держаться в вертикальном положении — смысл этому делу они придать не могут. А смысла-то хочется, до судорог хочется…

Так. Отставить сопли. Даешь лазанью. Оксана включила в духовке свет и приоткрыла дверцу.

Тихо-тихо повернулся ключ в замке черного хода. Если бы не легкий щелчок — Оксана бы и не заметила, как вошел… этот. Он двигался почти совсем бесшумно.

Она выпрямилась резко, и тут же закружилась голова (побочный эффект, Давидюк предупреждал). Дернулась туда-сюда: куда спрятать куклу, с которой она решила повозиться, пока запекается лазанья? Но было уже поздно: этот уже здесь.

— Доброе утро, — он улыбнулся. Обаяшка. Артист. Трюкач. — Замечательная куколка. Можно посмотреть?

Оксана поджала плечами, протянула куклу ему. Шевелюра из рыжих ниток уже была наклеена, а вот лицо еще не разрисовано.

— Кто это?

— Мальчик один. Рыжий. Из сказки.

— А-а. Должны быть еще двое.

— Они есть.

— В доме я не видел ни одной.

— Раньше сделала и подарила, — Оксана взяла куклу. Да кто он, к черту, чтобы приставать к ней с расспросами? Явился утром, от рубашки пахнет духами…

Оксана поняла, что стоит к нему слишком близко и сделала шаг назад.

— Если вы будете так держаться в моем присутствии, — вздохнул данпил, присаживаясь на край рабочего стола, — у нас вся конспирация полетит верх тормашками.

— А если вы будете так держаться в моем, я повешусь. Или просто на лестнице шею сломаю. У вас совести нет? Вы не можете эту свою штуку отключить?

Он развел руками.

— Оксана, я не могу отключить то, чего не включал. У меня просто нет. Вам кажется, что есть, потому что симпатия возникла как бы против вашей воли, а вы хотите меня только ненавидеть. Но уже не получается, и вы злитесь на меня и на себя…

— Вы слишком высокого о себе мнения! — фыркнула Оксана.

— Да нет, я же считываю эмоциональный фон. Считывать могу, а генерировать — нет. Пока вы не знали, кто я, я ведь вам нравился. Потому что друг Андрея, потому что был рядом, когда вам нужен был кто-то рядом… Я себя не переоцениваю. И даже если бы я умел — поверьте, никогда не применял бы к вам.

— Даже ради конспирации? — она демонстративно повернулась к духовке, открыла дверцу, выдвинула форму, ткнула в нее ножом, проверяя готовность, выключила газ.

— Особенно ради конспирации. Это ведь не только подло, но и глупо — нам нельзя выходить из роли, а у вас вне зоны воздействия просто истерика бы началась. Но повторяю, я даже не умею. Моя… жена, — он опустил голову, — не научила. Она была очень ревнивой женщиной.

— Судя по времени вашего прихода и запаху — у нее были причины.

— Не было, — данпил мотнул головой. — Никаких. Это уже после нее началось. Вам, наверное, Андрей не успел рассказать — или решил, что это не его дело.

— Значит, и не мое, — Оксана пожала плечами, натянула варежки-хваталки и переставила лазанью на стол.

— Пахнет изумительно, — сказал бывший вампир. — Вы разносторонне одаренный человек.

— Спасибо за комплимент, — Оксана взяла Рона и ушла в свою комнату. Точнее, в комнату одного из детективов-подпольщиков, который уже съехал на зимние квартиры.

Санька, завернувшись в одеяло, мирно посапывал. У «лунных» сыщиков было прохладно по утрам — и данпил, и Андрей оказались любителями сна при открытом окне. Оксана включила отопление, положила куклу на рабочий стол. Зачем она взялась ее делать?

Потому что захотелось, — сказал внутренний голос. Потому что Давидюк все-таки разбудил желание жить, и в благодарность нужно подарить ему что-то свое, а у нее — ничего своего, кроме этих лоскутков…

Ничего своего. Даже это самое желание — и то заемное.

Она открыла коробку с нитками, подобрала цвет. Есть такая машинка, чтобы вставлять нитку в иголку. А можно просто купить приставку, сочинить дизайн на компьютере — и дальше пусть машина шьет. Это, руками, все тоже самообман. Попытка убедить себя — я жива, я тут, я чувствую ткань кончиками пальцев, я не могу попасть ниткой в ушко, я укололась. Черт бы побрал этого Игоря. Черт бы побрал их всех — она высохла, она пустая — и что ни наливай, все уйдет сквозь трещины.

Все началось именно в тот день. Именно тогда она передоверила свою жизнь другим… другому. Андрейка взял и удрал, чтобы сражаться с этим ужасом лицом к лицу, а она отыскала спину понадежнее чтобы спрятаться. Побыстрее детей, чтоб иммунитет. И по ребенку каждые два года, чтобы за пятого — пожизненный… Чтобы никогда… Чтобы они не могли появиться под дверью.

Она толкала Витю наверх, уступала ему, делала его работу — потому что кто-то должен быть ледоколом, кто-то должен пробиться, чтобы служить сначала зонтиком, а потом трамплином, чтобы никогда, никогда… Она думала, что Витя считает так же.

Он… он, в общем-то, и считал… только ее стратегия показалась ему неразумной — зачем пять детей, если вот она, бронзовая пайцза, только руку протяни. Да, у «Кометы» неважная репутация, господин Андриевич, между нами говоря, самодур — но мы пробились, детка, я смог ему понравиться… И каким-то образом он постепенно превратился в человека, живущего этими корпоративными интересами. А она не смогла. И перестала соответствовать сначала идеалу, а потом и… критерию пригодности, наверное. А Санька Вите подходил. Нет, неправда, неправильно. Витя Саньку любил, любит. И может быть, просто так.

Оксана прошла в ванну — взять вату, унять кровь. Не хватало еще угробить раскроенную мантию. В зеркале отразилась унылая, опухшая женщина. Галушка, а не лицо. А ведь когда-то она любила смеяться и смешить. Когда-то она горделиво принимала комплименты и знала, что они заслуженны: каштановые волосы, высокие скулы, большие глаза, фигура — что называется, «есть за что взяться». А теперь… Она запустила руку в поредевшие и почти распрямившиеся после химической завивки кудри. Волосы начали выпадать год назад.