Клиффорд Саймак - Миры Клиффорда Саймака. Книга 11

Нелепо, конечно, что я упорствую в своем столь нелогичном отношении к путешествиям. Что бы я ни говорил, ни думал, Человек в конце концов совершенно естественным образом порвал свою зависимость от Земли. В этом-то, возможно, и коренится суть всего: я ощущаю неловкость при мысли о том, что спустя долгие тысячелетия Человек наконец перестал зависеть от своей родной планеты.

Дом полон принесенных со звезд сувениров. Как раз сегодня утром Аманда принесла красивый букет престраннейших цветов — он сейчас у меня на столе, — собранных на планете, название которой вылетело у меня из головы. Хотя оно не имеет значения, поскольку это не настоящее ее название, а имя, которое дали ей двое людей, Аманда и ее приятель Джордж. Планета находится в направлении яркой звезды, название которой я тоже не могу припомнить; планета не собственно этой звезды, а ее меньшего соседа, свет которого настолько слаб, что мы не увидели бы его даже в большой телескоп. В доме полно странных предметов — ветки с сушеными ягодами, разноцветные камни и камешки, куски экзотического дерева, причудливые остатки материальной культуры, подобранные в местах, где когда-то обитали разумные существа. К сожалению, у нас нет фотографий; наши фотоаппараты все еще в рабочем состоянии, но у нас нет пленки, чтобы их зарядить. Может быть, однажды снова найдут способ ее производства. Странно, что это заботит меня одного; все прочие снимками не интересуются.

Поначалу мы опасались, что, возвращаясь со звезд, кто-нибудь может угодить в место, где находится какой-нибудь большой твердый предмет или другой человек: это было бы чрезвычайно неприятно. Но думаю, что путешественник, перед тем как нацелиться на следующую точку материализации, заглядывает туда или как-то иначе оценивает ситуацию и условия. Должен признать, что мои описания весьма невнятны; я до сих пор не понимаю, что же, собственно, происходит — возможно, оттого, что развившаяся у остальных способность у меня самого начисто отсутствует.

Во всяком случае — к этому-то я и вел — на четвертом этаже мы отвели большой танцевальный зал под место, где материализуются возвращающиеся путешественники и куда всем прочим запрещено входить; в зале никогда не было никаких предметов. Кое-кто из молодежи назвал помещение Вокзалом, вспомнив о тех поистине доисторических временах, когда автобусы и поезда отходили с вокзалов, и название закрепилось. Поначалу оно вызывало бурное веселье и молодым казалось очень забавным. Должен признаться, мне оно таковым не кажется, хотя я не вижу никакого вреда в том, что его так называют.

Я серьезно обдумывал причины развития этой способности, и, несмотря на некоторые теории, выдвинутые другими (они путешествовали и потому полагают, что знают об этом больше, чем я), я считаю, что мы имеем дело с нормальным процессом эволюции; по крайней мере так мне бы хотелось думать. Человек поднялся от скромного примата до разумного существа, стал изготовлять орудия, охотиться, заниматься сельским хозяйством, начал управлять окружающим его миром — словом, многие столетия уверенно двигался вперед, и продвижение это, надо признаться, не всегда шло на пользу ему самому и остальным. Но главное, он развивался, и эти путешествия к звездам, возможно, всего лишь очередная веха на пути его дальнейшего развития…

Джейсону никак не удавалось уснуть; он все не мог отделаться от мыслей о Принципе. Почему он стал думать о нем, Джейсон не знал и, чтобы избавиться от навязчивых размышлений, попытался вернуться к началу, однако не сумел вспомнить и мысли одолевали по-прежнему.

Надо заснуть, говорил он себе. Тэтчер разбудит его рано утром, и вместе с Джоном он отправится в лагерь Горация Красное Облако. Путешествие вверх по реке его весьма прельщало, обещая быть интересным, — он уже давно не бывал далеко от дома; но каким бы интересным оно ни оказалось, завтра у него трудный день, и ему нужно выспаться.

Он пытался считать овец, складывать в уме числа, но овцы не желали прыгать через изгородь, а числа таяли в небытии, откуда он их вызывал, и он оставался со своими тревожными думами о Принципе.

Если Вселенная находится в стационарном состоянии, если у нее не было начала и не будет конца, если она всегда существовала и никогда не исчезнет, то в какой момент этой вечности появился Принцип? Или он, как и Вселенная, вечен? А если Вселенная находится в процессе эволюции, появившись в определенной точке пространства и времени, то существовал ли Принцип уже тогда, или он зародился позднее, и из чего он зародился? И почему выбрана наша Галактика, думал Джейсон, почему Принцип решил поселиться именно в нашей Галактике, когда существуют миллиарды других, которые могли бы стать его домом? Может, он появился в нашей Галактике и здесь остался, но если так, то какими уникальными особенностями она обладает, чтобы вызвать его появление? Или же это нечто гораздо большее, чем мы можем себе представить, и то, что мы наблюдаем в нашей Галактике, — всего лишь скромный аванпост?

Все это глупо. Ответа ему не найти; он не может предложить ни одной мало-мальски логически обоснованной разгадки того, что же в действительности происходило. У него нет данных; ни у кого нет данных. Единственный, кто может знать, — сам Принцип. Все его размышления, понимал Джейсон, — глупейшее занятие, ему вообще незачем искать ответы. Однако разум его все мучился и мучился вопросами, отчаянно борясь с неразрешимой проблемой.

Он беспокойно ворочался на постели, зарываясь головой в подушку.

— Джейсон, — из темноты спросила Марта, — ты спишь?

— Почти, — пробормотал он. — Почти.

Он был гладко отполирован и блестел на утреннем солнце; он сказал, что его зовут Стэнли и что он очень рад их приходу. Из пришедших он узнал троих — Езекию, Джейсона и Красное Облако, — и сказал, что молва о них дошла до Проекта. Познакомившись с Джоном, он выразил удовольствие от того, что встретил человека, путешествующего среди звезд. Он был учтив и обходителен, и при каждом движении на нем вспыхивали яркие блики; он сказал, что они поступили по-соседски, нанеся визит, пусть и спустя долгие годы, и что он в отчаянии оттого, что не может предложить им никакого угощения, ведь роботы не нуждаются ни в пище, ни в питье.

По всей видимости, за ними наблюдали с той самой минуты, когда цепочка каноэ впервые показалась на реке: когда они, вытащив лодки на берег и оставив при них гребцов, поднялись на вершину утеса, Стэнли их уже ждал.

Над утесом вздымалось само сооружение — огромное, плавно изгибавшееся, тонкое внизу и расширявшееся кверху, черное, но сиявшее на солнце множеством металлических бликов; огромное, поднимавшееся к небу тонким цветком здание, больше похожее на фантастический монумент или дремлющую скульптуру. Оно было круглым, но окружность не замыкалась, и с одной стороны зиял пустотой вырезанный во всю высоту сооружения сектор. Понять назначение его казалось немыслимым.