Юрий Бурносов - Право хотеть

Время от времени памятники красили, нередко — вместе со Старковым. Впечатлительный маляр, натыкаясь на одну и ту же скульптуру в разных местах города и под разными названиями, не вынес этого, докатился до желтого дома, где наконец-то и успокоился.

Наступила зима. Перебрав все памятники в поисках теплого места, Старков предпринял длительное путешествие вниз по реке, в качестве носовой фигуры трехпалубного круизного теплохода «Дмитрий Скирюк». По ночам Старков пробирался в буфет и набивал брюхо продуктами. На одной из стоянок он с удивлением заметил на носу маленького встречного корабля толстенькую фигуру, которая всматривалась вдаль. Пробравшись туда под покровом темноты, заинтригованный Старков познакомился с Автандилом Самбукидзе, который уже пятый год скрывался от алиментов. Кораблик под названием «Красный матрос Соснин» вез полярникам большую партию розового портвейна, и новоиспеченные друзья, умыкнув один ящик, всю ночь пили и пели вполголоса грузинские песни, а наутро, перепутав суда, разъехались в разные стороны.

Старков, дорвавшийся до портвейна, неделю беспробудно пьянствовал, не замечая, что плывет уже не на юг, а на север. Утром, в состоянии тяжелого бодуна, он нередко забирался вместо носа на корму корабля, где и сидел целый день с тупым видом, изрядно пугая команду. Терпение экипажа лопнуло, когда Старков, осушив ящик крепленого портвейна, не добрел до кормы и взгромоздился на борт около камбуза, где и проспал весь день. Все матросы, сменяя друг друга, долго пилили чугунные перила, которые тот не желал отпускать, и под вечер столкнули его в воду. Впоследствии большинство матросов, кок и капитан были отправлены в психиатрическую лечебницу и след их затерялся во времени.

А в это время группа эвенков вытягивала невод, в котором Старков и запутался. Невод шел тяжело, и рыбаки изрядно удивились, увидев вместо рыбы облепленную тиной статую. Правнук местного шамана сразу признал Великого Древнего Идола, в XVII веке украденного из капища зловредными казаками под предводительством Ермака. Корабль, на котором идола везли в Санкт-Петербург, так туда и не доплыл, а имя божества было забыто.

Старкова принесли в становище и вкопали в землю у палатки бригадира. Ночью протрезвевший Старков проголодался и, наблюдая сцену свежевания оленя, медленно, со скрипом, протянул к нему руку и прохрипел:

— Дай мне это, ублюдок!

Племя в ужасе пало ниц, а старичок-шаман, непрерывно кланяясь, поспешил преподнести ему копченый окорок, который Старков на глазах у всех сожрал.

Это произвело впечатление, ибо ни один смертный не смог бы съесть так много. А на следующий день выше по течению опрокинулась баржа с марокканскими апельсинами. Вышедшие утром к реке эвенки были потрясены обилием невиданной оранжевой клюквы, плывущей по воде, и сразу же приписали ее появление могуществу нового бога. Шаман завалил Старкова апельсинами, которые тот с чавканьем поглощал, отчего племя нарекло его Прожорливым Богом. Возникло поверье, что он приносит удачу.

И вправду, установилась на удивление теплая, солнечная погода, рыбу не успевали вытаскивать из сетей, а транспорты с апельсинами то и дело переворачивались, так что поток диковинных фруктов не иссякал. От появления в пище витаминов у многих прошли различные болезни, что тоже было записано на счет Старкова.

Охотники разнесли весть об идоле по всем окрестным племенам, часто путая слова «прожорливый» и «прозорливый». Охотнее верили, конечно же, второму, и к Старкову потянулись толпы паломников. В сердцах жителей соседних племен пробудилась черная зависть, да и апельсинов тоже хотелось попробовать.

Так продолжалось до тех пор, пока в верховьях реки не пошла ко дну баржа с грузом импортных баскетбольных мячей, которые тоже были выловлены. Через некоторое время около Старкова собралась толпа, разъяренно потрясавшая резиновыми полушариями.

— Ты, наверное, ошибся, когда творил для нас эту большую клюкву! — вопил шаман. — Ее же совсем есть нельзя! Придется тебя побить — мой прадед всегда так делал, если идол упрямился!

Он извлек ритуальную дубину и двинулся было к Старкову, но как раз в этот момент с боевым кличем налетели воины соседнего племени и отбили «статую».

Некоторое время Старков таким образом кочевал в качестве «БОМЖества» из племени в племя, пока не добрался до глухого таежного капища — духовного центра народов Сибири и Дальнего Востока. Здесь к нему относились почтительно, хорошо кормили и лишь изредка просили предсказать будущее. Пророчества Старкова были туманны, и их можно было толковать по разному, для чего был собран целый штат жрецов.

— Скажи, о великий! — спрашивал жрец, — удачен ли будет наш набег на соседнее племя?

— Великое стойбище будет разорено! — прорицал Старков, не уточняя, однако, какое именно — свое или вражеское.

— Умрет ли наш больной вождь?

— Когда-нибудь это обязательно произойдет! — прорицал Старков и опять оказывался прав.

Старков зазнался. Люди шли к нему со всех сторон, приносили дары и уходили, озадаченные слишком мудрым ответом. Дошло до того, что когда кто-нибудь спрашивал: «Как твое имя?», идол с гордостью отвечал: «Старков!».

Однажды поблизости остановилась геологическая партия. Прослышав об идоле, который отвечает на все вопросы, они решили провести около него атеистическую беседу с местным населением, после чего позорно бежали. Впоследствии их приютил Институт Психиатрии, но слухи об идоле по имени Старков все же дошли до столицы. Большая опергруппа ОМОНа загрузилась в вертолет и срочно вылетела в Сибирь, где окружила маленькое капище и потребовала выдать идола.

Жрецы грудью стали на защиту святыни, а сам Старков, соорудив из глины свое грубое подобие, завернулся в медвежью шкуру и прошел на четвереньках мимо засады, рычанием отпугнув неопытных милиционеров.

Старков бежал без оглядки несколько дней, в результате чего окончательно заблудился. Краска с него облезла, он оброс и одичал, но выйти к людям никак не мог. Всю зиму он мышковал и грабил беличьи тайники, а летом отъедался в малинниках, нагуливая жир. Через три года он случайно вышел в окрестности Оймякона, где все лето терроризировал местное население, потроша лабазы и таская кур. Там его и поймали и как снежного человека отправили в Москву.

Профессора в Институте, не найдя у него даже зачатка интеллекта, сплавили Старкова в зоопарк.

В это время молодой дрессировщик рыскал по зоосаду в поисках чего-нибудь новенького, что еще не наскучило публике, и вечером, за бутылкой, сторговал за червонец у сторожа Митрича «Вон ту большую макаку». Полгода дрессировщик репетировал со Старковым номер, где тот должен был прыгать с тумбы на тумбу через обруч. Номер имел бешеный успех.