Рэй Брэдбери - Сборник 16 Сборник сборников

— Да, — ответила я. — Добрый вечер.

— Чем могу быть полезен?

— Я бы хотела поговорить с вашей женой, миссис Несбитт.

— О!

— Можно?

— Она пошла по магазинам.

— Я подожду, — сказала я и прошмыгнула в дом.

— Ну, ладно, — согласился он.

— Сегодня ужасно жарко, — произнесла я, пытаясь сохранить спокойствие, хотя меня преследовала мысль о несчастной женщине, о том, как она задыхается в яме, а крик ее становится все слабее и слабее.

— Послушай. — Чарли подошел ко мне. — Я думаю, тебе не стоит ждать.

— Почему, мистер Несбитт?

— Видишь ли, сегодня моей жены не будет.

— Да?

— Она действительно пошла за покупками, но затем собиралась навестить свою мать. Вот так-то. А мать живет в Бристоле. Так что жена вернется через 2-3 дня, а возможно, и через неделю.

— Жаль.

— Почему?

— Мне необходимо было кое-что ей рассказать.

— Что именно?

— Я хотела сказать ей, что на пустыре захоронена женщина, которая все время кричит.

Мистер Несбитт уронил сигарету.

— У вас сигарета упала, мистер Несбитт.

— Да? Точно, — пробормотал он. — Я расскажу Хелен твою историю, как только она вернется домой. Она ей понравится.

— Спасибо, но это живая женщина.

— Откуда ты знаешь?

— Я слышала ее.

— Да? Ты в этом уверена? А может быть, это корень мандрагоры?

— А что такое мандрагора?

— Ты должна знать. Мандрагора — своеобразное растение, издающее крики. — Он старался казаться спокойным. — Маргарет, а ты… э… рассказывала кому-нибудь об этом?

— Да. Многим людям.

Мистер Несбитт обжег палец спичкой.

— И они что-нибудь предприняли?

— Нет. Они не верят мне.

— Конечно, нет, — улыбнулся он. — Это вполне естественно. Ты ведь только ребенок. Разве они обязаны тебя слушать?

— Я пойду и выкопаю ее.

— Постой.

— Я должна идти.

— Побудь со мной немного, — настаивал он.

— Благодарю, но я не могу.

Он схватил меня за руку.

— Ты умеешь играть в карты? В рамми?

— Да.

Мистер Несбитт взял со стола колоду карт.

— Давай сыграем?

— Я должна идти копать.

— У тебя еще много времени. Может быть, моя жена скоро вернется. А ты ее немного подождешь.

— Вы думаете, она вернется?

— Конечно. Э… а тот голос… очень сильный?

— Он с каждым разом становится слабее.

Мистер Несбитт вздохнул и улыбнулся.

— Детские игры! Давай сыграем в рамми. Это значительно интереснее, чем кричащая женщина.

— Я должна идти. Уже поздно.

— Посиди немного. Тебе все равно нечего делать.

Я понимала, к чему он стремится. Он пытался задержать меня в доме до тех пор, пока крики женщины окончательно не затихнут, и я уже не смогу ей ничем помочь.

— Моя жена вернется через 10 минут, — сказал он. — Всего 10 минут. Подожди. Сиди, где сидишь.

Мы играли в карты. Часы тикали. Солнце уже исчезло за горизонтом. Стало очень темно.

— Я должна идти, — наконец произнесла я.

— До свидания, Маргарет. До встречи.

Он отпускал меня, потому что был уверен, что жена его уже задохнулась. Дверь за мной захлопнулась. Я побежала на пустырь и спряталась в кустах. Что я могла сделать? Рассказать отцу с матерью? Но они не верили мне. Вызвать полицию? Но Чарли Несбитт скажет, что его жена уехала. Я побежала на то место, откуда раздавались крики. Но криков уже не было. Все кончилось. «Слишком поздно», — подумала я, легла и приложила ухо к земле. И вдруг я услышала звуки — такие слабые, что их едва было слышно. Женщина больше не кричала. Она пела. Что-то вроде: «Я любила тебя честно, я любила тебя всей душой». Это была печальная песня. Долгие часы под землей, должно быть, свели ее с ума. Она больше не кричала, не звала на помощь, она просто пела. Я прислушалась к песне. Затем быстро вскочила на ноги, пересекла пустырь, взбежала по ступенькам нашего дома и открыла входную дверь.

— Отец!

— Наконец-то! — закричал он.

— Отец, — повторила я.

— Ну, тебе попадет!

— Она больше не кричит.

— Хватит о ней говорить!

— Она поет.

— Что ты выдумываешь!

— Па, она там и скоро умрет, а ты не слушаешь. Она поет: «Я любила тебя честно, я любила тебя всей душой».

Отец побледнел, подошел ко мне и взял за руку.

— Что ты сказала?

— «Я любила тебя честно, я любила тебя всей душой», — вновь пропела я.

— Где ты слышала эту песню? — закричал он.

— На пустыре, только что.

— Но это же песня Хелен, та самая песня, которую она написала для меня много лет назад. Ты не могла знать ее! Никто ее не знал, кроме меня и Хелен. И я никогда никому не пел эту песню.

— Да, ты прав.

— О Боже! — закричал отец и выбежал из дома, прихватив лопату. Через несколько секунд он уже яростно копал на пустыре. Вскоре к нему присоединились многие другие и помогали ему копать. Я чувствовала себя такой счастливой, что готова была рыдать.

Я набрала по телефону номер Диппи и, когда он подошел, произнесла:

— Привет, Диппи. Все прекрасно. Все очень хорошо. Женщина больше не кричит.

— Грандиозно!

— Немедленно приходи на пустырь. Не забудь лопату!

— Давай на спор: кто быстрее! Пока! — крикнул Диппи.

— Пока, Диппи, — бросила я трубку и побежала на пустырь.

The Playground, 1953

Переводчик: Т. Шинкарь

Еще при жизни жены, спеша утром на пригородный поезд или возвращаясь вечером домой, мистер Чарльз Андерхилл проходил мимо детской площадки, но никогда не обращал на нее внимания. Она не вызывала в нем ни любопытства, ни неприязни, ибо он вообще не подозревал о ее существовании.

Но сегодня за завтраком его сестра Кэрол, вот уже полгода как занявшая место покойной жены за семейным столом, вдруг осторожно заметила:

— Джимми скоро три года. Завтра я отведу его на детскую площадку.

— На детскую площадку? — переспросил мистер Андерхилл.

А у себя в конторе на листке блокнота записал и, чтобы не забыть, жирно подчеркнул черными чернилами: «Посмотреть детскую площадку».

В тот же вечер, едва грохот поезда замер в ушах, мистер Андерхилл обычным путем, через город, зашагал домой, сунув под мышку свежую газету, чтобы не зачитаться по дороге и не позабыть взглянуть на детскую площадку. Таким образом, ровно в пять часов десять минут пополудни он уже стоял перед голой чугунной оградой детской площадки с распахнутыми настежь воротами — стоял, остолбенев, едва веря тому, что открылось его глазам…

Казалось, вначале и глядеть было не на что. Но едва он прервал свою обычную безмолвную беседу с самим собой и вернулся к действительности, все постепенно, словно на экране включенного телевизора, стало обретать определенные очертания.

Вначале были лишь голоса — приглушенные, словно из-под воды доносившиеся крики и возгласы. Они исходили от каких-то расплывчатых пятен, ломаных линий и теней. Потом будто кто-то дал пинка машине, и она заработала — крики с силой обрушились на него, а глаза явственно увидели то, что прежде скрывалось за пеленой тумана. Он увидел детей! Они носились по лужайке, они дрались, отчаянно колотили друг друга кулаками, царапались, падали, поднимались и снова куда-то мчались — все в кровоточащих или уже подживших ссадинах и царапинах. Дюжина кошек, брошенных в собачью конуру, не могла бы вопить пронзительней! С неправдоподобной отчетливостью мистер Андерхилл видел каждую болячку и царапину на их лицах и коленях.