Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация

Автомат привычно упирается прикладом в плечо, и в несколько длинных очередей, даже не целясь, я опустошаю первый рожок. За ним второй и третий. А дальше, одну за другой кидаю в копошащийся всего в пятидесяти метрах от меня живой клубок, две гранаты Ф‑1 и три РГД‑5. Взрывы сносят вниз людей, траву, камни, и получается нечто вроде обвала, который чистит склон, и все равно противник не сдается. Видя такое, меня все же начинает потряхивать от нервного напряжения, и в голове проносятся мыслишки, что видимо, придется приказать отступить из удобной для обороны лощины. Но тут над полем проносится протяжный женский крик, практически вой, который перекрывает шум боя, и дикари, сначала замирают, а затем поворачивают назад и устремляются обратно к переправе. Наконец‑то, кто‑то увидел убитых вождей, и известил об этом всю орду, и дальше все идет уже по нашему первоначальному плану.

Как минимум вполовину уменьшившийся поток «зверьков», вперемешку, самцы и самки с подростками, затаптывая своих слабых и раненых, покидает поле боя, а наши стрелки, не жалея прогорающих оружейных стволов, посылают им вслед смертельный свинцовый смерч. Минометы продолжают долбить орду, взрывы подкидывают вверх куски тел, и зрелище это даже завораживает. На краткий миг на дороге остаются только горы из трупов, но тут возвращается первая волна дикарей, которая действует совершенно нелогично, и вместо того, чтобы продолжить свое движение вперед и оторваться от нас как можно дальше, животным стадом несется вслед за своими собратьями. Снова стрельба и вниз летят гранаты. Редкие крепкие духом бойцы противника останавливаются и стреляют в нас из гладкоствольных ружей, винтовок и луков, но таких быстро валят снайпера.

Прежде, чем бой окончательно затих, прошло еще минут двадцать, и только когда последние самцы головной ордынской колонны перебираются через брод, я приказываю прекратить стрельбу. Все затихает, и командиры групп докладывают о потерях, которые у нас все же имеются. Трое воинов погибли в этой битве и еще семнадцать получили ранения, слишком сильна была горячка боя и некоторые, особенно бойцы из последнего пополнения, поддались ей, подставились под ответные выстрелы дикарей и получили свое.

Нами одержана очередная победа. Но расслабляться не стоит. Мы выиграли это сражение только благодаря тому, что находились в засаде, подготовили поле боя и сразу выбили лидеров. Дикари потеряли несколько тысяч убитыми и ранеными, и в панике отступили. Однако сколько они будут бежать? Неизвестно, но я знаю, что как только они остановятся, то выделят из своей среды новых вождей, которые, скорее всего, снова начнут продвижение к океану. А ведь помимо этой орды имеются еще две такие же, и они будут идти к цели до тех пор, пока не потеряют семьдесят‑восемьдесят процентов всех своих людей. Только тогда они окончательно отступят, но не надолго, а лишь до той поры, пока не вольются в другую орду, или пока не восстановят свою численность, что при их скорости размножения займет десять‑пятнадцать лет.

Впрочем, все это будет потом, а пока надо чистить поле боя, собирать более или менее нормальные трофеи, и уходить отсюда. Впереди еще много ожесточенных схваток, и на то чтобы погонять разбитых и ошалевших от крови и потерь «зверьков» времени нет. Я снимаю с портупеи рацию и командую:

— Внимание! Это Мечник! Рота Серого начинает зачистку дороги! Группам Руса, Ярика и Нестера держать переправу! Группе Колыча перейти на левый берег! Минометчики начинайте собираться! Диего Миронеса ко мне! Через час отходим! Работаем!

Рядом со мной появляется Лихой и, заглянув в глаза пса, я прошу его переправиться вслед за дикарями и до наступления ночи проследить за ними. Пес понимает меня и исчезает в зарослях, а я встаю и с автоматом наизготовку, по залитым кровью развороченным и перепаханным взрывами откосам, стараясь не поскользнуться, спускаюсь вниз.

Здесь ко мне пристраиваются воины охраны и Диего Миронес. Все вместе мы ходим между трупов, и ищем главарей орды, вблизи которых всегда идут грузчики с их имуществом. И вскоре они находятся. Вожаки лежат под телами своих боевиков, которые прикрывали их от выстрелов сверху. Разведчики начинают потрошить валяющиеся повсюду рюкзаки, и мне хорошо слышны их подначки и шуточки:

— Эй, братва! — выкрикивает один. — Осторожней, на телах «зверьков» вши и блохи! Не подцепите чего, а то жены и подруги не поверят, что мы воевали! Ведь, наверняка, скажут, что с дикарками сексом занимались!

— Сам осторожней будь, на тебя уже запрыгнули! Гляди, по горке три твари ползут!

— Ага, зарраза! Да еще и жирные такие!

— Это нормально, для дикарей откормленные вши как НЗ. Поворошил шкуру, наловил три десятка, захавал и порядок, на полдня калорий хватает.

— Брешешь…

— Истинная правда.

И все это происходит, в то время когда вокруг тысячи мертвецов с разорванными и посеченными телами. При этом запах на дороге стоит такой, что у многих желудки выворачивает, дикий коктейль из сырой шерсти, дерьма, крови и паленой кожи. Бр‑р‑р‑р! Мерзость! И если бы сейчас кто‑то из гражданского персонала форта посмотрел на нас со стороны, и он увидел бы улыбающихся разведчиков, скорее всего, подумал бы о том, что мы кровавые маньяки, для которых убийство в радость. Но это не так, просто именно через смех и шутки воины сбрасывают нервное напряжение боя, а без этого начинаешь всматриваться в лица погибших и о всякой ненужной чепухе думать.

— Вот это да! — восклицает один из разведчиков.

Я подхожу ближе и вижу, что в рюкзаке одного из грузчиков, который сопровождал шамана, обнаружились тубусы, и в них лежат картины, по виду, очень древние холсты. В живописи, я ничего не понимаю, но на тубусах надписи с именами великих испанских мастеров: Веласкес, Эль Греко и Франсиско Гойя, и мне совершенно ясно, что если картины, найденные в поклаже шамана дикарей, подлинные, то это действительно великая ценность. И хотя сейчас эти шедевры почти ничего не стоят, в будущем, если цивилизация возродится, они снова станут стоить огромных денег и смогут радовать людей.

Все бойцы, кто вокруг меня, собираются вместе, и мы смотрим на развернутое полотно, изображающее воина в сияющих доспехах и при шпаге, попирающего голову убитого противника. Да уж, прошли века, а мало что изменилось. Мы вон, тоже трупаки ногами попираем, но с нас картин пока рисовать некому, хотя, кто знает, глядишь, еще напишут.

— Берегись! Сзади!

Благоговейную тишину любования шедевром, разрывает крик одного из сержантов, метрах в тридцати от нас, и первая моя реакция, рывок в сторону, развернуться и встретить противника огнем из «абакана». Остальные воины хотят поступить точно так же. Но мы не успеваем этого сделать, так как из лощины, где отряд сидел в засаде, раздался одиночный выстрел снайпера, и опасность устраняется без нашего вмешательства.