Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация

— А что, много людей в вашем княжестве Пятигорском проживает?

— Откуда же я знаю, — пожала плечами женщина, — это, наверное, только сам князь и его ближние люди ведают. У нас в Золотушке человек четыреста пятьдесят живёт, в Скачках, что неподалеку, ещё триста, а дальше, в самом городе, говорят, около пятнадцати тысяч жителей. Да и то такое многолюдство только за счёт молодёжи, что из лесных посёлков в большой мир выходит.

— И чего же они свои леса покидают?

— А ты зачем свой посёлок покинул? — усмехнулась она. — Я же вижу, что деревенский ты, а не городской. Наверное, молодежь поближе к цивилизации хочет быть. Бебут, например, как раз из таких, лет шесть назад у нас появился и сразу в дружину подался. Мечтал десятником стать, да куда там, человек гнилой, вот и сидел в самом низу да пакостил кому мог по мелочам.

— А чем живёте здесь? Производство какое‑то есть или добыча чего полезного?

— Живём сельским хозяйством, охотой и производством меховой одежды. Промышленности не имеется, хотя князь хотел какое‑то предприятие восстановить. Пару лет назад инженеров искал и механиков, но ничего у него не получилось.

Снова захныкал ребёнок. Елена запела колыбельную песню, и на этом наше общение в тот день окончилось.

В доме знахарки Елены я прожил ещё четыре дня, а как только почувствовал, что твёрдо стою на ногах, и болезнь окончательно отступила, закинул на плечи РД, оставленный моими камрадами, и двинулся к своим. На прощание, увидев взгляд, каким меня провожала хозяйка, я ещё раз подтвердил свои слова о том, что постараюсь вызволить её супруга из плена, и, поблагодарив за всё хорошее и доброе, вышел на дорогу. Мне повезло, от Золотушки добрался до Пятигорска на телеге старосты Трофима, а от города до Иноземцева, где раскинул свои палатки Кавказский корпус, — с табунщиками, перегонявшими два десятка лошадей для нашего обоза.

Попав на территорию лагеря, я обратил внимание, что в расположении что‑то не так, как всегда. В чём же странность, что не так? Вроде бы всё как обычно, палатки на окраине хорошо укреплённого посёлка, на въездах охрана из штурмовиков, а перед штабом корпуса, сборно‑щитовым домиком, флаг Конфедерации на ветру развевается. Что привлекло моё внимание? Я остановился и, не торопясь к себе в батальон, ещё раз огляделся. Вот оно! Мать честная, на ровном поле за лагерем стоял самый настоящий самолёт, и если я правильно помнил картинки из своего ноута, то это не что иное, как Ан‑2, «кукурузник». Вот это да, прогресс прёт вперёд семимильными шагами! Значит, хоть какой‑то летательный аппарат смогли собрать, зашибись. Постоял я, поглазел на это чудо воздухоплавательной техники и двинул к себе.

Войдя в палатку, отведённую под нашу группу, я застал не характерную для нас суету. Все как один бравые бойцы спецназа сидели на своих местах и занимались тем, что подшивали подворотнички и пытались привести в порядок свой самый лучший камуфляж.

— Здорово, братва! — поприветствовал я товарищей и сбросил РД на свободные нары в уголке.

— Мечник вернулся.

— Привет, сержант.

— Выздоровел всё же…

— Нормально, ветеран с нами.

В группе оставалось девять человек, и парни мне были рады — хорошо это и душу греет. Присев, я оглядел бойцов, вернувшихся к своему занятию, и спросил:

— Что за дела, воины, парад, что ли, намечается?

— Намечается, — откликнулся Север, — говорят, что сам Большой Папа нас навестить планирует.

— Симаков‑старший, что ли?

— Он самый. Завтра самолёт прилететь должен.

— А этот, что на поле стоит, что привёз?

— Это наша зарплата прилетела, вечером раздавать будут. В горах‑то нам денежки ни к чему были, а здесь хоть какая, а цивилизация. Опять же, в Пятигорске девок молодых много и питейные заведения имеются. Пока на границах тишина, начальство желает, чтобы храбрые воины отдыхали душой и телом. Кроме того, на нём и безопасники прибыли, которые должны покой и жизнь президента беречь. Всё же не абы кто, а сам глава государства в гости ожидается, встреча должна пройти как по нотам и без всяких непредвиденных случайностей.

— Понятно, теперь вопрос другой. Отряд Гойгова ещё здесь?

— С утра были здесь, — перекусывая нитку, вновь отозвался Север, — только ушли уже, наверное. Для них война продолжается, старейшина собрал, кого смог, и теперь обратно в свои горы возвращается.

— Где они остановились?

— Из нашей палатки налево, седьмая по правую руку.

Быстренько проскочив между палаток в указанном направлении, застал покидающих наш лагерь горцев — десятков семь бойцов, направляющихся к выходу. Замыкал их колонну сам старейшина, так же как и все его воины, в чёрной горке, с оружием и рюкзаком на плечах. Успел всё же. Разговоры долгие вести было некогда, и, кратко объяснив алиму суть моей просьбы, я получил ответ, что дело будет решено в самом скором времени. И я, прощаясь, пожелал старейшине и его бойцам удачи.

На следующий день, ближе к полудню, весь личный состав Кавказского корпуса выстроился на утоптанной площадке возле полевого аэродрома. По правому флангу, в окружении немногочисленной свиты, — сам комкор, тридцатилетний обрюзгший мужчина в новеньком сером мундире, в погонах генерал‑майора, дальше — все мы, стоящие неровными коробками воины корпуса. Первыми стоят штурмовики, за ними территориалы, дальше каратянцы, а в самом конце, как сироты какие, мы, всё, что осталось от элитного гвардейского батальона спецназначения, восемьдесят девять солдат и сержантов, два прапорщика и один офицер, наш комбат.

Простояли мы без малого два часа, и, наконец, рядом с первым «кукурузником» приземлился второй. Открылся люк, экипаж второго самолёта сноровисто подтянул к нему небольшую лесенку, и появился он, наш Верховный Главнокомандующий собственной персоной, стройный и подтянутый дядька пятидесяти пяти лет. Выглядел он так же, как и на своих портретах, в изобилии украшающих стены кабинетов всяческих ответственных работников по всей Конфедерации. Те же самые очки в тонкой оправе, та же самая бородка клинышком, умное лицо, седые волосы, строгий серый костюм, а в руке неизменная инкрустированная трость.

В сопровождении трёх офицеров Генштаба в полковничьих чинах, думается мне, замаскированных офицеров госбезопасности, он неспешно направился к нам, и над полем разнеслась команда комкора:

— Смирно! Равнение на середину!

Музыки у нас не было, плаца ровного тоже, и, пройдя по утоптанному в землицу гравию, комкор направился к Главкому. Симаков‑младший хотел выглядеть браво перед своим отцом, но на подходе стушевался, голос его резко охрип, и, как‑то невнятно доложившись, он понурился и пристроился позади сопровождающих президента полковников.