Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

— Что значит «не принимать всерьез», отец? Скрестить пальцы левой руки, подписывая брачный контракт?

Хинрик выглядел смущенным.

— Конечно, нет. Что это даст? Скрещенные пальцы не отразятся на законности контракта. Ну, Арта, я удивлен твоей непонятливостью.

Артемизия вздохнула.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я имею в виду? Ты меня совсем запутала. Я не могу заниматься делом, когда ты со мной споришь. Что я говорил?

— О моем замужестве.

— О, да. Я говорил, что ты не должна относиться к нему серьезно.

— Значит, я могу завести любовников?

Хинрик фыркнул и нахмурился.

— Арта, я воспитал тебя скромной, сдержанной девушкой, как и твоя мать. Как ты можешь говорить такие вещи? Стыдно!

— Но разве ты не это имел в виду?

— Я не могу этого так говорить. Я мужчина и взрослый человек. А такая девушка, как ты, и вовсе так говорить не должна.

— Хорошо. Я не имела в виду любовников. Если меня вынуждают выйти замуж по политическим соображениям, я, вероятно, заведу любовников, но всему есть предел.

Она положила руки на бедра, и широкие рукава платья скользнули до загорелых плеч.

— Но что я буду делать между любовными свиданиями? Ведь он же будет моим мужем, а я этого не вынесу.

— Он стар, моя дорогая. Жизнь с ним будет недолгой.

— Недостаточно стар. Пять минут назад у него была молодая кровь. Помнишь?

Хинрик широко развел руки, потом опустил их.

— Арта, он тиранит, и весьма влиятельный. Он пользуется влиянием при дворе Кхана.

— Возможно, для Кхана он хорошо пахнет. Вероятно, Кхан сам воняет.

Рот Хинрика от ужаса принял форму буквы «о». Он пугливо оглянулся, потом хрипло сказал:

— Никогда не повторяй этого.

— Буду, если почувствую, что он воняет. Этот человек уже имел трех жен…

Тут же Артемизия предупредила слова отца:

— Не Кхана имею в виду, а того, за кого ты хочешь меня выдать замуж.

— Но они мертвы, его жены, — объяснил отец. — Арта, они не живут. Не думай об этом. Неужели ты считаешь, что я могу выдать дочь за многоженца? Мы проверили по документам. Он женился последовательно, а не одновременно, и теперь они мертвы, совершенно мертвы, все три.

— Неудивительно.

— О, боже, что мне делать?

Он сделал последнее усилие.

— Арта, нужно платить за право быть представительницей семьи Хинриадов и дочерью Директора.

— Я не просила никого об этом.

— Такова история Галактики, Арта. Государственный интерес, безопасность планет и их народов требуют…

— Чтобы бедная девушка продавала себя?

— О, какая вульгарность! Когда-нибудь, вот увидишь, ты скажешь такое публично.

— Это на самом деле так, и я скорее умру, чем сделаю это…

Директор вскочил и протянул к ней руки.

Губы его дрожали, он молчал. Она в слезах подбежала к нему и вцепилась отчаянно.

— Я не могу, папа, не заставляй меня.

Он неуклюже похлопал ее по плечу.

— Но если ты не согласишься, что произойдет? Тираниты будут недовольны. Они сместят меня, посадят в тюрьму, может быть, даже каз…

Тут он споткнулся.

— Сейчас очень тяжелые времена, Арта. Ранчер Вайдемоса приговорен на прошлой неделе. Я думаю, он казнен. Ты помнишь его, Арта? Он был при нашем дворе полгода назад. Большой человек с круглой головой и глубоко посаженными глазами. Вначале ты его испугалась.

— Помню.

— Вероятно, он мертв. Кто знает, может, следующая очередь моя! Твой бедный, беззащитный старый отец следующий. Плохие времена. Ранчер был при нашем дворе, а это очень подозрительно.

Она отодвинулась от него.

— Почему подозрительно? Ты ведь не был связан с ним?

— Я? Конечно, нет. Но если мы открыто оскорбим Кхана Тиранитского отказом его фавориту, они могут подумать даже и об этом.

Слова Хинрика были прерваны гудением устройства связи. Он беспокойно заерзал.

— Я поговорю в своей комнате. Отдыхай. Когда поспишь, почувствуешь себя лучше. Ты просто немного устала.

Артемизия посмотрела ему вслед и нахмурилась. Лицо ее стало напряженно-задумчивым.

У входа послышались шаги. Она обернулась.

— Что?

Тон ее звучал резче, чем она хотела бы.

Лицо Хинрика было желтым от страха.

— Вызывал майор Андрос, — сказал он.

— Из внешней полиции?

Хинрик кивнул.

Артемизия воскликнула:

— Он, конечно, не…

Она замолчала, не в силах облечь ужасную мысль в слова, но напрасно ждала разъяснений.

— Какой-то молодой человек просит аудиенции. Я его не знаю. Зачем он появился здесь? Он с Земли.

Отец тяжело дышал и запинался.

Девушка подбежала к нему и схватила за руку.

— Садись, отец. Расскажи, что случилось.

Она затрясла его, и выражение страха отчасти исчезло с его лица.

— Не знаю точно, — прошептал он. — Молодой человек знает подробности заговора на мою жизнь. Они велели мне выслушать его.

Он глуповато улыбнулся.

— Меня любит народ. Никто не захочет убивать меня. Зачем?

Он слегка успокоился, когда она сказала:

— Конечно, никто не захочет убивать тебя, отец.

Он снова задрожал.

— А вдруг это они?

— Кто?

Он перешел на шепот:

— Тираниты. Ранчер Вайдемоса был здесь, и они убили его.

Голос его повысился.

— А теперь они послали кого-нибудь убить меня.

Артемизия сжала его плечо с такой силой, что Хинрик охнул.

Она сказала:

— Отец, сиди спокойно! Ни слова! Слушай меня. Никто не убьет тебя. Ты слышишь — никто. Ранчер был здесь шесть месяцев назад. Шесть месяцев. Запомни это.

— Так давно, — прошептал Директор. — Да, так оно и есть.

— Оставайся здесь и отдохни. Ты переутомился. Я сама увижусь с молодым человеком и приведу его к тебе, если это безопасно.

— Ты, Арта? Он, надеюсь, не причинит вреда женщине.

Она наклонилась и поцеловала его в щеку.

— Будь осторожна, — пробормотал он и устало закрыл глаза.

Байрон Фаррил беспокойно ждал приема в одном из внешних зданий Дворца Земель. Впервые в жизни испытывал он унижающее чувство провинциала.

Мир Вайдемоса, где он вырос, казался ему прекрасным, и теперь память наделяла его варварским блеском. Эти резные линии, филигранная отделка, эти причудливо изогнутые башенки и сложные фальшивые окна.

Но здесь — совсем иное…

Родийский Дворец Земель был не просто глыбой хвастовства, построенной тщеславными лордами королевства. Но и не был он проявлением слабеющего и умирающего мира. Это был каменный апофеоз династий Хинриадов.

Здание возвышалось сильным и спокойным.

Линии уходили прямо и вертикально, устремляясь к центру каждого построения, но в то же время без впечатления изнеженности. В них была мощь, — возведенная до высшей точки, но зрителю не становилось ясно, как это достигается. Здания были замкнуты, самоуверенны, горды.