Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 7. Бог паутины: Роман в Интернете

Окаймленная ожерельем фонарей, призывно переливалась, отражаясь в зеркале акватории, набережная. Бархатная мгла окутала лесистую гору с ее древними руинами и заколдованными гротами — приютом фавнов и нимф.

Ужинали при свечах. По такому случаю Ампаро надела черное шелковое платье с вырезом на спине, а Блекмен нарядился в смокинг, нанеся Климовицкому удар ниже пояса. Затрапезная курточка в шотландскую клетку никак не соответствовала вечернему протоколу. Выручил барон, явившись к столу в повседневной рубашке, скромно дополненной шейным платком. После двойной порции виски, принятой в качестве аперитива, Павел Борисович освоился с торжественной обстановкой и перестал комплексовать. Олыо, которую он приготовил по указаниям Ампаро, смолотили в один присест. Морской воздух и позднее застолье как нельзя лучше способствовали аппетиту. Перед десертом Бургильон сел за кабинетный рояль.

Исполнив «Болеро» Сарасате, он пригнулся к клавишам и принялся одной рукой наигрывать прерывистую мелодию, чередуя долго звучащую ноту рассыпчатым туше и выжидательной паузой.

— Как, по-вашему, что это? — спросил, опуская крышку. — Ампаро, молчи!

— Понятия не имею, — признался Климовицкий.

— Я тоже, — пожал плечами Блекмен. — Словно кто-то шлепает по болоту.

— Очень близко, — поощрительно улыбнулся барон. — Видимо, я не слишком опытный пианист… Это «Песня аиста». Я впервые услышал ее в Сенегале и, поверьте, явственно видел, как гордо вышагивает голенастая птица, выискивая лягушек в воде. Ритм, точно соответствующий движениям.

— Сыграйте еще раз, — попросил Павел Борисович. — Теперь и я вижу, — сказал, прослушав с закрытыми глазами. — Именно — вышагивает! И внезапно наносит точный удар.

— Следуя принципу всеобщей связи, мелодическое течение выражает согласованные эмоции, а значит, и адекватные символы. Как в магическом орнаменте, звуковую символику можно передать, не углубляясь в суть взаимодействующих явлений. Пентатоническая гамма соответствует, скажем, любой пятичленной группе. Тем же стихиям, хотя бы… Семь нот диатонической гаммы и лада отвечают астробиологическим вибрациям, гармонии сфер. Додекафоническая музыка как нельзя лучше подходит к Зодиаку и месяцам года. Связь символики с самовыражением обнаженно проявляется в первобытных формах, будь то музыка или пещерная живопись. Отсюда почти буквальная передача движений и ритма. Как в «Песне аиста», как на фреске с антилопами в Акротири.

— Антилопы — орикс, позволю заметить, — уточнил Блекмен. — Откуда они на Тире?

— А обезьяны откуда? Лишнее доказательство проникновения минойцев глубоко в дебри Африки.

— По-моему, прелесть древнего искусства в том, что оно излучает напряженную эротическую мощь, — высказана свое отношение Ампаро.

— Сеньора права, — подхватил Бургильон. — Мужское и женское заключено уже в самой форме музыкального инструмента, не говоря о звучании. Создаются очаровательные контрастные пары. Флейта, к примеру, мужская, фаллическая по виду, изначально женственна. Светлые серебряные тона и пронзительная высота звука придают ей влекущее очарование женской тайны. С другой стороны, еще более древний инструмент — барабан — выражает, как и всякий сосуд, средоточие женственности, но в его рокочущих низких тонах оживает бог-громовержец.

— Ян-инь китайцев, — подсказал Блекмен. — Свет и тьма, сухое и влажное. Полярности, слитые в первичном гермафродите. Искусство выражает неосознанную тоску по насильственно отторгнутой половине. Это находит выражение в неодолимой тяге мужчины к материнской груди. Отсюда многие наши шалости, джентльмены.

— Самоубийственная тяга, — горько усмехнулся Бургильон.

— Почему? Вместо материнских сосков мы получаем множество иных. Приятный поиск.

— Да потому, Джерри, что это зов смерти. Материнские символы крайне противоречивы. Мать не только родительница, но и устрашительница. Возврат в лоно равнозначен нисхождению в могилу. Еще неандертальцы хоронили покойников в позе зародыша. Юнг упоминает «Трактат каббалы», в котором мать представлена богиней судьбы, олицетворяющей жестокую, безжалостную сторону природы.

— Мне довелось воочию убедиться в этом на Камчатке, — решился поделиться мыслями Климовицкий. Разнеживающее тепло утонченного алкоголя (двенадцатилетний «Чивайс Ригал») развязало язык. — В озеро запустили мальков нерки — дальневосточного лосося. В положенный срок рыба ушла в море, а через четыре года возвратилась обратно. Такова природа любого лосося. Преодолевая немыслимые препятствия, он обязательно возвращается туда, где родился и вырос. Тоже в каком-то смысле тяга к материнской груди. Говорят, что поведением рыбы управляет инстинкт. Не знаю… Я бы назвал это генетическим программированием. Непонятно, как нерка находит дорогу, но не в том суть. Главное в абсолютной безжалостности природы. Наверное, одной рыбине из ста удается, миновав тралы сейнеров и браконьерские ловушки, достичь родных берегов. Затем начинается мучительный подъем по ручьям и рекам, отчаянное стремление хоть на брюхе, но добраться до места. Надо видеть эти прыжки на каменных перекатах! Несчастная нерка бьется в конвульсиях, стремясь одолеть водопады, обдирает бока, прорываясь навстречу течению сквозь теснины между валунами. По берегам ее подстерегают медведи, лисы, хищные птицы и все те же двуногие хищники, но она идет и идет, невзирая на жертвы. Чем ближе желанная цель, тем явственнее метаморфозы. Бока самок раздуваются от икры, а самцы обретают все приметы кинематографических вампиров. Удлиняется, загибаясь книзу, верхняя челюсть, вырастают огромные зубы, голова покрывается мертвенной зеленью, а тело окрашивается в кровавые тона. Предстоит битва за самку, пусть ритуальная, без смертельного исхода, но отнимающая последние силы у выложившихся до последнего предела чемпионов, чудом сумевших добраться до финиша. Наградой будет смерть. Не пройдет и недели после нереста, как все, без исключения, рыбы усеют дно родного озера разлагающимися телами. В чем смысл этой жуткой мистерии? Он очевиден. Потомство смогут дать только самые сильные и здоровые особи. Как только икра выметана и оплодотворена, жестокая мать сбрасывает их с ковра бытия. Все мы — люди и звери — только затем и существуем, чтобы передать в будущее двойную спираль своих ДНК. Зачем? Не знаю…

— Недурно сказано, — оценил Бургильон, — передать в будущее… Все так. ДНК практически бессмертна. Ее можно извлечь даже из мертвых костей и пустить в работу. Восстановить, скажем, мамонта, саблезубого тигра или какого-нибудь фараона. Только какой смысл? У природы иные цели. Она смотрит далеко-далеко, поверх наших голов. В ней все учтено, как в лагере смерти. Ваши нерки, Пол, что гниют на дне, дадут пищу планктону, который, в свою очередь, вскормит проклюнувшихся мальков. Замкнутый цикл.