Уолтер Миллер - Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

Как ни странно, самый влиятельный прелат на континенте, кардинал Урион Бенефез, архиепископ Тексарка, запаздывал на конклав. От него пришло телеграфное сообщение, что он хотел бы провести пасхальную мессу в своем кафедральном соборе в присутствии своей паствы и Ханнегана.

Коричневый Пони и его новые помощники обитали в Валане уже неделю, когда Чернозуб решил исповедаться. Кардинал, всегда благодушно относившийся к личным проблемам маленького монаха, одинокого в этом чужом городе, организовал ему встречу со священником, с которым хотел свести Нимми.

Преподобный Амен Спеклберд, O.D.D. (Ordo Dominae Desertarum [70] Орден Девы Пустыни (лат.). ), в одиночестве обитал в пещере, вырытой в склоне холма. Какой-то каменотес, вооружившись инструментами, вырубил нишу, спрямил проход в нее, углубил, после чего заполнил провал за жилым помещением смесью гальки и известкового раствора и, кроме того, выложил две короткие каменные стенки, которые выдавались из склона холма. Отец Спеклберд частично заново отрыл провал в том месте, где пещера сужалась. (Как он объяснил, это позволяло горным духам приходить и уходить через его кухню.) Над стенками высилась сводчатая крыша, тоже из камня, так что видимая часть жилища напомнила Чернозубу вигвам Кочевников, наполовину утопленный в горе. Чернозуб узнал, что лет десять или около того назад пещера принадлежала преуспевающему владельцу портняжной мастерской церковного облачения, который сделал из нее хранилище припасов, но когда епископ Денверский заставил старого священника уйти в отставку, Коричневый Пони приобрел пещеру для отца Спеклберда. Достаточно странно, но когда на недавней памяти епископ Скуллите стал Линусом VII, он несколько раз приглашал отца Спеклберда в свои личные апартаменты. И если слухи были верны, то Чернозубу предстояло исповедоваться личному исповеднику покойного папы. Другой слух, исходивший от горничной папских покоев, гласил, что на смертном ложе Линус VII назвал старика кардиналом in pectore [71] В сердце (лат.). , передав решение этого вопроса очередной консистории, но, конечно, никто не принял во внимание россказни служанки.

Монах остановился в тени под деревьями. Ему надо было успокоиться, прежде чем пересечь дорожку и постучаться в двери из массивных сосновых досок. Из каминной трубы поднимался дымок. Если не считать огня в очаге, который и был его источником, в помещении должна была стоять темнота, ибо в нем имелись лишь два небольших оконца, прорубленных на самом верху стены. Покидая свой дом и готовясь к искренней исповеди, Нимми привел себя в соответствующее расположение духа. Но оказавшись рядом с пещерой, он испытывал какой-то страх.

Он покинул аббатство Лейбовица, так и не получив отпущения грехов и маясь чувством вины; более того, по пути в Валану он совершил деяния, о которых ему не хотелось даже вспоминать, и теперь он содрогался от мысли, что ему придется исповедоваться чужому человеку — никогда раньше он этого не делал. Епитимью всегда накладывал на него священник ордена, и обычно происходило это раз в неделю. За неделю случалось так мало прегрешений, что их без труда мог припомнить даже такой неуправляемый монах, как Чернозуб Сент-Джордж. Обычно он шепотом сообщал своему привычному исповеднику какие-то порочащие его факты и покорно выслушивал накладываемое на него наказание — например, несколько десятков раз, перебирая четки, прочесть молитву или же, что было несколько хуже, принести публичное покаяние перед братьями. Или же нанести себе три или пять ударов плетью, что было не особенно больно, за такие единичные грехи, как нарушение обета чистоты, порочные мысли или же недостаток благочестия. После таких наказаний он чувствовал себя очищенным, готовым принять святое причастие за мессой.

Но сейчас он вот уже несколько недель грешил не переставая — часто пренебрегал молитвами, нарушал обеты и втайне не подчинялся своему благодетелю-кардиналу. Правда, именно кардиналу он признался, что боится исповедоваться незнакомцу; это случилось, когда кардинал предложил ему в исповедники и-Лейдена, а тот отказался. И снова именно кардинал посоветовал ему по прибытии в Валану предстать перед поистине святым человеком — не кем иным, как самим Аменом Спеклбердом, чье имя было раз-другой упомянуто на предыдущем конклаве как одного из кандидатов в папы! Но сейчас Чернозубу хотелось, чтобы Коричневый Пони не имел понятия о его проблемах. Ему было бы куда легче исповедаться в грехах неизвестному священнику, чье лицо скрыто за решеткой исповедальни в семинарской часовне, чем каяться перед святым человеком, и чем ближе подходило время назначенной встречи, тем больше ему хотелось просто улизнуть. Но отец Спеклберд, как принято, спросит, как давно он исповедовался в последний раз, и поймет, что Чернозуб обманывал его. Раздумывая, что ему делать, он представил, как семинарский священник, выслушав его, будет настолько перепуган, что откажется отпускать ему грехи, и придется рассказывать отцу Спеклберду и об этом тоже. Даже вне стен аббатства считаться католиком было очень непросто для простого бывшего Кочевника, который, живя в уединении, так мало знал об окружающем мире.

Внезапно дверь из сосновых досок растворилась, и появившийся на пороге пожилой чернокожий человек с копной седых волос и густыми белыми бровями направился прямиком к нему. Борода у него тоже была седой и неровно подстриженной, словно он подбривал ее раз в месяц или кромсал ножницами. На нем была поношенная, но чистая серая сутана и сандалии, которые, казалось, были сплетены из соломы. Он был худ, напоминая едва ли не скелет, обтянутый тугими веревками мышц; у него были впалые щеки и впалый живот, зримо говорившие о долгих неделях поста. Он заметно прихрамывал, опираясь на короткий массивный посох, вполне способный служить дубинкой. Появившись в дверях, он устремил взгляд на затаившегося в тени Чернозуба и направился прямо к нему. На губах у него плавала легкая улыбка, а взгляд ярких серо-голубых глаз был устремлен на маленькую застенчивую фигуру, склонившуюся перед ним.

— Дьякон Коричневый Пони кое-что рассказывал мне о тебе, сынок. Могу ли я называть тебя Нимми? Вроде ты добровольно оставил монастырь. Почему?

— Ну, я начал чувствовать, будто влачу на себе вериги и оковы, отче. И в конце концов меня выставили.

Амен Спеклберд взял Чернозуба за руку и повел по дорожке к своему убежищу.

— Но ведь теперь ты расстался со своими кандалами и веригами, не так ли?

Они оказались в помещении, голые каменные стены которого напомнили монаху аббатство Лейбовица. В одном конце помещения горел камин, а в другом стоял небольшой скромный алтарь.