Уолтер Миллер - Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

— Прими еще стакан этого отличного горного бренди. Но кому меч может даровать жизнь?

От бренди Топор отказался.

— В ходе битвы меч приносит смерть одному и жизнь другому. Жизнь его семье, его вассалам и суверену.

— Да, припоминаю, что твой меч раз или два сохранил мне жизнь. Хотя пословица не так уж глубока. Кое-что из сказанного тобой может привести людей к мысли, что ты путаешь Бога и Дьявола, Вушин.

— Надеюсь, что ваше святейшество к ним не относится.

— Нет, но что ты скажешь в ответ на такое обвинение?

— Я отвергаю его. Как я могу их путать? Я понимаю, что они не двое в одном.

Коричневый Пони засмеялся.

— Топор, папа Амен Спеклберд когда-нибудь учил тебя искусству парадоксов?

— Нет, но он был так добр, что несколько раз говорил со мной. Вы сказали, что я никогда не буду христианином. Старшина Джинг сказал мне то же самое. Но будь я учеником святого Спеклберда, я стал бы им.

— Ты уже возвел его в святые. А это моя работа. Ты атеист?

— О нет, я почитаю всех богов.

— Сколько их входит в это понятие «всех»?

— Бесчисленное множество. И еще один.

— Какая бессмыслица!

— Ваше святейшество, разрешите мне услышать, как вы считаете до одного.

— Один.

— Покажите, что это такое.

Коричневый Пони смущенно заерзал. Наконец он постучал пальцем по голове.

Вушин тихонько засмеялся.

— Ошиблись. Вам придется еще долго размышлять над этим. И вы не смогли сосчитать до одного. Вы начали отсчет от одного и остановились. А один — это бесконечность.

Папа сменил тему разговора. Он не был мистиком, но мистика как таковая его привлекала. Спеклберд, Чернозуб, Вушин — всем им были свойственны какие-то мистические черточки, хотя все они разительно отличались друг от друга. Они восхищали Коричневого Пони, но он не понимал их.

В середине сентября в Ханнеган-сити император созвал своих генералов. Он был полон безграничной радости по поводу захвата оружия; пусть оплавленное в огне, его нельзя было пустить в дело, но можно было подробно изучить. Сгорели ложи и цевья, взорвалась часть барабанов, погнулись от жара и от взрыва бочонков с порохом некоторые стволы. Филлипео любовно оглаживал их, и его руки стали черными от нагара. По словам оружейников, можно будет начать выпуск копий оружия с западного побережья, как только они получат соответствующие инструменты, наладят станки, сварят необходимые марки стали, найдут медь для патронных гильз — если только императорские войска продержатся так долго.

А между тем адмирал и-Фондолаи, Карпио Грабитель, уже получил на вооружение несколько дюжин дубликатов этих винтовок. Вскоре он и Эссит Лойте (которого в войсках называли Деревянный Нос) начали свои набеги к северу от Реки страданий. Войска Тексарка, чьи волчьи шкуры делали их похожими на безродных разбойников, несли с собой хаос, уничтожали женщин и детей, которых Кочевники покинули, чтобы составить левое крыло крестового похода антипапы.

— Адмирал? — изумился генерал Голдэм. — Я думал, Карпи произведен в фельдмаршалы.

— Пока еще он адмирал, — ответил Филлипео. — Адмирал — это пират в мундире, а пиратам не подобает думать о захвате территорий. Его метод ведения войны прекрасно соответствует океанским просторам прерий — родины Кочевников.

Время, как и террор, было на стороне императора. Противостоящие армии папы и императора, Церкви и государства окопались на противоположных берегах Уочиты, и прокормить своих людей Филлипео было куда легче, чем Амену II — своих. Коричневый Пони рассчитывал на силы, которых он пока фактически не контролировал.

— Антипапа думает, что Дикие Собаки будут хранить ему верность до конца дней своих, но я в этом не уверен, — сказал Филлипео своим генералам. — Говорят, вождь Оксшо лижет подметки фальшивого папы, и говорят, что Хонган Осле Чиир, пустив в ход партизанские силы своих Диких Собак, поднялся до титула вождя вождей всех трех орд. Даже вождь Дьявольский Свет относится к нему с уважением, а мы-то знаем, как Зайцы попали к нему в руки и восстали против нас. Без сомнения, Элтур такой же наш враг, каким был его брат Халтор, но он осторожен, умен и рассудителен. И не в пример Хонгану не христианин. Мы можем вступить с ним в переговоры.

— Я не уверен, что вы в самом деле в этом убеждены, сир, — сказал капеллан-полковник Поттскар. — Вы говорите так, словно христианство требует обязательного подчинения фальшивому папе.

— Нет, Поттси. Просто это означает, что вождя Элтура, как нехристианина, совершенно не волнуют внутренние раздоры Церкви. Так что он свободен в своих переговорах.

Через три дня радость Филлипео Харга превзошла все границы, и в своих апартаментах он пустился в пляс, когда его дядя Урион принес новость, что кардинал Сорели Науйотт перестал служить ложному папе. Он прекратил откалывать джигу, лишь когда осознал, что должен был услышать новости о Науйотте раньше, чем дядя.

— Почему командир, который получил сообщение о перебежчике, не передал его мне? — строго спросил он.

— Я договорился с Сорели, еще когда он был в Валане, и дал указание пограничной страже принять его с честью. Я получил предварительное известие, что он направляется к нам, ибо он согласился перейти к нам лишь при условии, что мой архиепископат дарует ему убежище.

— Ублюдки! Ты разлагаешь мои собственные войска. Полетят головы. И от кого же он хочет скрыться в убежище? — гаркнул Филлипео. — От меня?

— Конечно. И я не думаю, что ты снесешь с плеч голову полковника отца Поттскара или мою.

— Проклятье! Ладно, при мне кардинал может чувствовать себя в полной безопасности. Я дам в его честь правительственный обед.

— Вот этого он как раз и опасается. В твоем присутствии он будет свободен от увечий, но не от допросов.

— Чего он хочет добиться, скрываясь?

— Всего. Он здесь для того, чтобы подчеркнуть — он не имеет ничего общего с этим маньяком в западных горах. Но не для того, чтобы предать его. Он не хочет склоняться ни к одной стороне. Он сохраняет нейтралитет, но только под моей защитой.

Император нервно потянул себя за мочку уха и стал ходить по комнате.

— Ради Бога! — наконец сказал он. — Когда все будет кончено и вы приступите к выборам настоящего папы, кто может быть лучше, чем кардинал, который остался принципиальным, но сумел сохранить нейтралитет? — он повернулся, чтобы взглянуть на лицо архиепископа, и тут же разразился смехом. — Дядя Урион, для следующего папы у тебя слишком много плохих привычек. Я понимаю, что обвинения — сплошь вранье, но… — он пожал плечами.

— Да, — сказал Бенефез. — Предполагаю, что Сорели знаком с клеветой Хойдока…

— Обращайся с ним как можно лучше, дядя, пусть даже тебя и пугают его амбиции. И я хотел бы нанести ему визит в твоем дворце. Пригласи нас обоих к себе на обед.