Уолтер Миллер - Страсти по Лейбовицу. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь

Молитесь за успех выборов — но не за любого кандидата. Молитесь, чтобы Святой Дух направил наш выбор. Церковь нуждается в мудром и безупречном папе, не в восточном или западном, а в настоящем папе, достойном древнего титула «Слуга слуг Божьих», — понизив голос, пресвященный Джарад добавил: — Молитесь и за меня, братья мои. Я всего лишь старый сельский монах, которому папа Линус, может быть, в минуту слабости, пожаловал красную шапку. Если кто-то в коллегии и стоит ниже меня по рангу, то это, должно быть, женщина… э-э-э… ее преосвященство аббатиса из Н’Орка или же мой юный друг дьякон Коричневый Пони, который продолжает оставаться мирянином. Да помогут мне ваши молитвы не наделать глупостей. Но ведь я не буду агнцем среди волков, не так ли?

Тихие смешки и хихиканье заставили Джарада нахмуриться.

— Дабы доказать, что я не враг империи, я пересеку Залив привидений и двинусь через провинцию. Но я должен перенести срок завтрашней мессы. В любом случае день это будничный, так что перед моим отбытием мы исполним псалом старой мессы «Избавление от ереси».

Он распростер руки, словно обнимая свою паству, размашисто начертил в воздухе большой крест, спустился с кафедры и покинул помещение.

Чернозуб остался в крайнем беспокойстве. Он попросил разрешения поговорить с его преосвященством Джарадом до его отбытия, но ему было отказано. В состоянии, близком к панике, он на рассвете поймал под крытой аркадой настоятеля Олшуэна, направлявшегося к заутрене, и вцепился в рукав его рясы.

— Кто тут? — раздраженно спросил Олшуэн. — Мы опаздываем, — он остановился между тенями, которые отбрасывал единственный факел на колонне. — Ах, это ты, брат Чернозуб. Говори же, что там у тебя?

— Его преосвященство Джарад сказал, что выслушает меня, когда я закончу Боэдуллуса. Я почти все кончил, но он уезжает.

— Сказал, что выслушает тебя? Если ты не будешь говорить тише, он и так тебя услышит. Так что он должен был от тебя услышать?

— О перемене работы. Или об уходе из ордена. А теперь он уезжает на долгие месяцы.

— Этого ты не знаешь. В любом случае, что я могу сделать? И что ты имеешь в виду, говоря, что хочешь оставить орден?

— Можете ли вы до отъезда аббата напомнить ему обо мне?

— Что именно относительно тебя?

— Я не могу так жить дальше.

— Даже не спрашиваю, как именно. Мы опаздываем, — с Чернозубом, спешащим бок о бок с ним, Олшуэн двинулся в сторону церкви. — Если у его преосвященства Джарада будет свободная минута этим утром и если я упомяну, в каком ты возбуждении, поймет ли он, о чем идет речь?

— Я уверен, что поймет! Уверен!

— Напомни, что ты там говорил об уходе из ордена? Впрочем, заутреня ждет. Если хочешь, через день-другой приходи ко мне в кабинет. Или я пришлю за тобой. А теперь успокойся. Он недолго будет в отлучке.

Аббат Джарад после того, как провел мессу об устранении ереси, с кафедры выразил пожелание, чтобы в день, назначенный для открытия конклава, все отслужили обещанную мессу для избрания папы и еще одну такую же мессу в первый же день, когда в аббатство поступят новости из Валаны, возможно будет объявлено об избрании нового папы.

После чего Джарад отбыл в сторону Залива привидений. Две дюжины или более того монахов, включая Чернозуба и Торрильдо, сгрудились у парапета восточной стены, наблюдая за столбом пыли, пока тот не скрылся за горизонтом.

— Дабы доказать, что он не враг империи, его преосвященство Джарад проложил свой путь через провинцию, — угрюмо припомнил Чернозуб слова своего господина. — Но взял с собой вооруженную охрану. Зачем она нужна?

— Это тебя огорчает? — спросил Торрильдо, который куда чаще проникался чувствами Чернозуба, чем улавливал его мысли.

— Будь он врагом империи, Торрильдо, для меня все могло бы сложиться иначе.

— Как?

— Так же, как и для остальных, если бы никто не шел на соглашение. И он еще осмелился говорить мне о бисере перед свиньями…

— Не понимаю тебя, брат.

— Я и не ждал, что поймешь. Если мои двоюродные братья Крапивник и Поющая Корова не понимают, то где уж тебе, — смягчая резкость своих слов, он коснулся руки Торрильдо, лежащей на парапете. — И не стоит тебе беспокоиться.

— А я беспокоюсь. Честное слово, — послушник смотрел на Чернозуба серо-зелеными глазами, которые так напоминали ему мягкий и взыскательный взгляд матери. В облике Торрильдо была какая-то женственность. Смущенный напряженностью этого момента, Чернозуб убрал руку.

— Ну, конечно. Только давай забудем. Как ты усваиваешь те трудные куски Меморабилии?

— Они называются уравнениями Максвелла. Я могу их цитировать сверху вниз и снизу верх, но так и не знаю, что это такое и что они означают.

— Я тоже. Но ты и не должен знать. Хотя вот что я могу тебе сообщить: их смысл пытались понять в течение всего прошлого столетия. Предполагалось, что они оказались среди записок, которые Тон Тадео Пфардентротт привез с собой в Тексарк примерно семьдесят лет назад. Я слышал, что уравнения Максвелла числятся среди самых больших сокровищ Меморабилии.

— Пфардентротт? Не тот ли, кто изобрел телеграф? И динамит.

— Думаю, что тот.

— Но если их смысл уже усвоен, почему я должен их запоминать наизусть?

— Предполагаю, что в силу традиции. Нет, не только. Просто слова прокручиваются в памяти, подобно молитве. Повторяй их достаточно долго, и Бог просветит тебя. Так говорят старцы.

— Если кто-то проник в их смысл, может, и я смогу найти его.

— Скорее всего, он ускользнет от тебя, брат. Но если хочешь, можешь попытаться. Ты можешь прочитать труды брата Корнера, который писал о наследии Пфардентротта, но не думаю, что ты их поймешь.

— Брат… кто?

— Корнер. Он придумал ту старую электрическую машину, что хранится в наших подвалах.

— Которая не работает.

— Она работала, когда он ее сделал, но здесь у нее нет практического применения, и на то есть свои причины. Его аббат так и не разрешил ему научить кого-то, как с ней управляться. Ты когда-нибудь видел электрический свет?

— Нет.

— Как и я, а вот дворец Ханнеганов в Тексарке залит им. Они кое-что раздобыли из университета. Брат Корнер и Пфардентротт стали друзьями, но аббат Джером не одобрял их дружбу. А почему ты не прочел тот плакат, что висит над машиной Корнера?

— Я видел его, но никогда не читал. Чистка машины доставляет массу хлопот. В ней масса щелей и отверстий, куда забивается пыль… — Торрильдо был уборщиком подземных помещений и складским учетчиком. — Ты никогда не рассказывал мне о своей Меморабилии, брат Чернозуб.

— Ну, это в основном религиозные тексты. Не думаю, что они представляют какую-то научную ценность. Называются они «Список бакалейных покупок святого Лейбовица», — он постарался скрыть прилив гордости от мысли, что допущен к Меморабилии Основателя, но Торрильдо ничего не заметил.