Клиффорд Саймак - Способ перемещения

— И еще я тебе хотела сказать, — продолжила Сара. — Это касается деревьев. Ты сам сможешь увидеть, когда рассветет. Мы расположились как раз у подножия холма, а с его вершины отлично видно окрестности, много деревьев разом: двадцать, а то и тридцать. Так вот: они не выросли сами по себе. Их посадили.

— Ты думаешь, что это сад?

— Да, — ответила она. — Каждое дерево находится на одном расстоянии от соседних. Все они посажены в шахматном порядке. Когда-то здесь был чей-то сад.

…Мы продвигались все дальше. Теперь нам стала встречаться, хотя и достаточно редко, кое-какая живность. На вершинах окрестных холмов появлялись какие-то крикливые существа, которые, завидев нас, давали стрекача, прячась в лощины и вереща на ходу от восторга. Растительность по мере смены ландшафта также изменялась. В некоторых долинах росли странные вьющиеся травы, а в гористой местности какие-то уродливые деревца жались к скалистым склонам или, скрючившись, прятались в лощинах. Их древесина была невероятно жесткой и маслянистой, и мы старались набрать побольше упавших ветвей, нагрузив наших лошадок. Это было идеальное топливо для костра.

Однажды мы пересекли то, что когда-то представляло собой мощеную дорогу, теперь выщербленную, с торчащим лишь кое-где булыжником.

Мы провели совет, решая, куда идти. Дорога могла показаться более важной, чем тропа, по которой мы шли. Но в то же время тропа, несомненно, несла на себе следы древнего освоенного пути. Дорога же, похоже, все еще продолжала существовать только потому, что время просто не успело окончательно стереть ее с лица земли. Более того, тропа шла в северном направлении, а именно на севере, как нам дали понять, можно было найти кентавров. Дорога же пролегала с запада на восток. И еще: тропа, безусловно, была древнее дороги, каждый ее участок таил неуловимый налет далекого прошлого. Совершенно очевидно, что по ней путешествовали на протяжении тысячелетий, она была привычным маршрутом с незапамятных времен.

С некоторыми колебаниями мы, наконец, решили продолжать путь по тропе.

Ведь кто-то же все-таки обитал на планете? Но как давно? Ведь кто-то построил город, проложил дорогу и вырастил деревья. Но теперь город вымер, застыв в безмолвии и опустев, а дорога превратилась в руины. Что за всем этим кроется? — гадал я. Цивилизация существовала на этой планете много веков. А затем тот народ, который жил здесь и потратил столько сил на благоустройство, разом покинул планету, причем перед уходом принял все меры к тому, чтобы любой попавший сюда был лишен возможности вырваться обратно. Похоже, приземлись мы в любом другом месте, кроме города, наш корабль оказался бы в безопасности. Но в том-то и дело, что любой корабль, приближающийся к планете, почти наверняка был обречен приземлиться не где-нибудь, а именно в городе, как мотылек, привлекаемый огнем свечи, завлеченный в ловушку сигналом, посылаемым из города в глубины космоса.

За время путешествия постепенно сформировался и наш походный порядок. Тэкк почти все время ехал верхом. Иначе он просто не поспевал за нами. Сара и я ехали по очереди. Свистун держался в арьергарде и подгонял лошадок. Мы с Тэкком сосуществовали относительно мирно, хотя и не чувствовали никакой симпатии. Он все еще таскал с собой эту дурацкую куклу. С каждым часом он все более отдалялся от нас, как бы уходя в себя. После ужина он, как правило, уединялся, ни с кем не разговаривал и никого, похоже, не замечал.

Однажды, к концу дня мы достигли местности, столь сильно изрезанной оврагами и ложбинами, что далеко не сразу удалось разобраться, куда же нас занесло. Обрадовавшись сравнительно ровному участку, мы сделали привал, хотя у нас в запасе еще оставалось часа два светлого времени.

Мы развьючили лошадок и сложили тюки в кучу. Лошадки мирно пошли пастись. Мы не боялись, что они сбегут. Свистун всегда пригонял их обратно. На протяжении всего пути он выполнял роль пастуха при табуне, и лошадки, как нам казалось, чувствовали себя с ним в безопасности.

Сара разжигала костер, а мы с Тэкком пошли набрать дров.

Мы уже возвращались назад, каждый с доброй вязанкой сушняка, когда вдруг услышали испуганное ржание лошадок и частый дробный звук их полозьев. Мы уронили хворост и бросились со всех ног к костру. Лошадки неслись через лагерь, сметая все на своем пути, растоптали костер и разнесли в стороны кастрюли и горшки. Сара едва успела увернуться от полозьев. Миновав лагерь, они ринулись по тропе в ту сторону, откуда мы только что пришли.

За лошадками гнался Свистун. Он буквально стелился по земле, двигаясь каким-то невероятным способом, но догнать их все-таки не смог. Внезапно он резко затормозил и разразился страшными проклятиями. Упираясь в землю своими короткими ногами, он кипел от ярости. С ним происходило то же, что случилось в городе, когда лошадки неожиданно набросились на нас. Свистуна окутала голубая дымка, и все вокруг заплясало, заходило ходуном, а бегущие лошадки поднялись над тропой, продолжая махать ползьями. Но стоило им коснуться земли, как лошадки вновь помчались вперед. Свистун «вскипел» еще раз, и теперь лошадки исчезли, снесенные, сметенные, смятые той неведомой силой, которую таил в себе Свистун.

Ругаясь, как сумасшедший, я побежал вверх по склону, но когда добрался до вершины, лошадки уже были далеко, и я понял, что их уже не остановить. Они неслись к городу, не чуя под собой ног.

Мы уныло сидели вокруг костра в сгущающихся сумерках.

— Кости, — сказал Свистун. — Скелеты на земле.

— Ты в этом уверен? — спросил я. — Может быть, это что-нибудь другое? Неужели лошадки так испугались каких-то костей?

— Единственное, что там было, — это скелеты, — ответил Свистун. — Больше ничего не было.

— Наверное, это был скелет какого-то существа, которое даже после смерти внушает страх, — предположила Сара.

Костер вновь ярко вспыхнул, как только занялось очередное полено маслянистого дерева, а налетевший порыв ветра подхватил огонь.

Когда рассвело, мы нашли кости в полумиле от входа в ущелье. Здесь оно делало крутой поворот влево, и вот сразу же за поворотом широкой, как будто скошенной как колосья полосой перед нами предстала груда костей, перегородившая ущелье от стены до стены. Многие были фут или даже больше в диаметре, а скалящийся череп, который словно следил за нами, мог принадлежать существу размером со слона.

Сразу же за нагромождением костей ущелье резко обрывалось. Земляные валы, из которых, как изюм из пирога, выпирали валуны, полукругом замыкали ущелье.

Ущелье само по себе внушало отчаяние: голая земля, столь бесплодная, что не подходило даже понятие «пустыня». Можно было сказать, что в природе нет ничего более пустынного и бесплодного, но и это казалось недостаточным: пейзаж вызывал состояние такой опустошенности, что хотелось скорее покинуть и забыть это место. Кровавая драма, разыгравшаяся здесь сотни лет назад, навеки поселило в ущелье дух проклятия и ужаса, способного смертельно испугать любое живое существо.