Клиффорд Саймак - Последний джентельмен

Клиффорд САЙМАК

ПОСЛЕДНИЙ ДЖЕНТЛЬМЕН

После тридцати лет и нескольких миллионов слов настал такой день, когда он не смог написать ни строки.

Ему больше нечего было сказать. Он сказал все.

Книга - последняя из множества книг - окончена неделю назад и скоро будет опубликована; и в нем нарастала пустота.

Он сидел у окна кабинета, ожидая человека из журнала и разглядывая лужайку с вечнозеленым кустарником, березами и клумбами тюльпанов. И удивлялся - почему его так беспокоит, что он больше не может писать?! Ведь он сказал гораздо больше, чем другие люди его профессии, сказал искренне и, как он надеялся, убедительно.

Его место в литературе прочно и устойчиво.

"И, возможно, - подумал он, - так и надо - остановиться теперь, достигнув вершины своего искусства, а не клониться к упадку, когда острые зубы старости начнут грызть дело моей жизни..."

У него, однако, оставалась необходимость писать; врожденное сознание того, что отказ от писательства - предательство, хотя он и не имел представления, по отношению к кому совершается предательство. Более того: в нем пульсировала оскорбленная гордость и то ощущение паники, которое испытывает только что ослепленный человек.

Но это глупость, говорил он сам себе. За тридцать лет писательства он выполнил работу целой жизни. И хорошую работу!

Не просто возбуждающую или пошлую, а порождающую чувство удовлетворения и покоя.

Он оглядел кабинет и подумал о том, что обстановка комнаты способна отражать личность человека, живущего в ней: ряды переплетенных в кожу книг, аккуратность массивного дубового стола, пушистый ковер на полу, старые удобные кресла, чувство прочности и соответствия всего своему назначению.

Послышался стук.

- Войдите, - сказал Харингтон.

Дверь открылась. На пороге стоял старый Адамс - сгорбленные плечи, снежно-белые волосы; совершенная картина старого слуги.

- Джентльмен из "Ситуэйшн", сэр.

- Хорошо. Проводите его сюда.

Это вовсе не было хорошо - он не желал видеть журналиста. Но соглашение было заключено много недель назад, и теперь ничего не оставалось, как пройти через это.

Журналист больше походил на бизнесмена, чем на писателя, и Харингтон удивился - как подобный человек способен писать четкой прозой, которая составляла славу "Ситуэйшн".

- Джон Леонард, сэр, - сказал журналист, пожимая руку Харингтону.

- Рад вас видеть, - ответил Харингтон, впадая в привычный гостеприимный тон. - Садитесь. Я много лет читаю ваш журнал. А колонки Харви прочитываю регулярно. Все посетители мечтают взглянуть на него.

Леонард сел в кресло, указанное ему Харингтоном.

- Мистер Уайт, - сказал он, - шлет вам наилучшие пожелания.

- Очень любезно с его стороны. Поблагодарите мистера Уайта от моего имени. Я уже несколько лет с ним не виделся.

И думая об этом, он вспомнил, что виделся с Престоном Уайтом всего один раз - около двадцати лет назад. В то время этот человек произвел на него большое впечатление - сильный, самоуверенный, точное отражение журнала, который он издавал.

- Несколько недель назад, - произнес Леонард, - я разговаривал с вашим другом. Сенатором Джонсоном Эпрайтом.

Харингтон кивнул.

- Я знаю сенатора много лет и всегда им восхищаюсь. Вероятно, это можно назвать притяжением противоположностей. Мы с сенатором совершенно не похожи.

- Он глубоко уважает вас.

- А я - его. Но этот вопрос о назначении Государственным секретарем... Я затрудняюсь...

- Да?

- О, он вполне подходящий человек, - заметил Харингтон. - Очень честный и упорный. То, что нам нужно. Но есть соображения...

Леонард выглядел удивленным.

- Конечно, вы не...

Харингтон устало махнул рукой:

- Нет, мистер Леонард. Я смотрю на это единственно с точки зрения человека, который всю жизнь отдал служению обществу. Я знаю, что Джонсон воспринимает подобную возможность с чем-то, близким к ужасу. В прошлом не раз бывали моменты, когда он намеревался подать в отставку, и его удерживало только чувство долга.

- Человек не может просто так отвергнуть возможность возглавить Государственное управление. К тому же на прошлой неделе Харви заявил, что сенатор примет этот пост.

- Да, я знаю. Я читал его статьи.

Леонард перешел к делу:

- Я не хочу отнимать у вас слишком много времени, поскольку уже собрал кое-какие материалы...

- О, все в порядке. Можете не стесняться. Мне совершенно нечего делать сегодняшним вечером до самого ужина с матерью.

Леонард слегка поднял брови:

- Ваша мать еще жива?

- Для своих восьмидесяти лет она более чем жива. В стиле матерей Уистлера. Спокойна и прекрасна.

- Вы счастливый человек. Моя мать умерла, когда я был еще очень молод.

- Мне жаль это слышать. Моя мать - настоящая леди до кончиков пальцев. Сейчас немного таких осталось. Я уверен, что очень многим ей обязан. Возможно, больше всего я горжусь тем, что написал обо мне ваш редактор, Седрик Мэдисон, несколько лет назад. Я послал ему благодарственное письмо и все время собирался с ним встретиться.

- И что же он написал?

- Он написал, если я правильно понимаю его мысль, что я последний выживший джентльмен.

- Прекрасные слова. И вам, вероятно, понравился бы Седрик... Временами он кажется странным, но, подобно вам, он - увлекающийся человек. Дни и ночи проводит в редакции.

Леонард достал из своей папки несколько листков с заметками, просмотрел их и отыскал нужную страницу.

- Мы готовим большой очерк о вас, - начал он, обращаясь к Харингтону. - С портретом на обложке и фотографиями внутри. Я уже многое о вас знаю, но есть кое-какие вопросы и несообразности...

- Не уверен, что я вас правильно понял.

- Вы знаете, как мы действуем. Проделываем изнурительную работу, чтобы быть уверенными в истинности каждого факта. Беседуем с друзьями детства нашего героя, с его учителями, со всеми кто способен помочь лучше понять его. Посещаем места, где он жил, подбираем слухи, маленькие анекдоты. Тяжелая работа, но мы гордимся тем, что проделываем ее.

- И имеете на это полное право, молодой человек.

- Я отправился в Вайлунсинг в Висконси, - продолжал журналист. Ведь, как известно, вы там родились.

- Очаровательное место, насколько я помню. Маленький городок, зажатый между рекой и холмами.

- Мистер Харингтон...

- Да?

- Вы не родились там.

- Простите?

- В окружной книге записей рождений - вас нет. И никто вас не помнит...

- Это какая-то ошибка. Может быть, вы шутите?

- Вы учились в Гарварде, мистер Харингтон? Выпуск 1927 года?

- Верно.

- Вы никогда не были женаты, сэр?

- Была девушка... Она умерла.

- Ее звали Корнелия Сторм?

- Да, это ее имя. Этот факт мало кому известен.