Татьяна Иванова - Рыжая птица удачи

— Здравствуй.

Краем глаза отметил, как не отходит Дэн — встал за спинкой кресла и смотрит тоже мимо.

— Дэн сказал, что не мог тебе прозвониться.

— Я сменил номер.

И нет смысла объяснять, что хотел оборвать всё, что было, что хотел одиночества, чтобы никто не мешал подыхать, чтобы опомнившаяся Ритка не пыталась вернуть и вернуться, чтобы ничто из той жизни не напоминало о тебе. Это всё неважно и никому неинтересно.

— От Фрога скрывался? — непонятная интонация в голосе, непонятное чувство. Не презрение, не брезгливость. Странное.

— Нет. Фрог знает мой новый номер.

И опять не надо ничего объяснять. Неважно, зачем он искал Хана. И тем более неважно, что он его нашёл.

— Ясно. Как Рита?

Господи, какой тяжёлый разговор! Зачем он всё это спрашивает? Просто потому, что о главном ему говорить незачем. Для него это давно не главное. Дэн знает. И Павел знает, конечно. Слова не нужны — они всегда понимали друг друга с полуслова. Павел знает всё, что он, Дмитрий, может ему сейчас сказать. И он для себя уже давно решил, как поступить. И, конечно, правильно. Обжалованию не подлежит.

— Нормально. Её должны были уже выписать.

— Вы вместе?

— Нет.

Реакции никакой. Всё тот же взгляд в никуда.

Дмитрий не мог больше поддерживать эту светскую беседу. Он слишком устал физически и вымотался душевно. Визит к Хану, последнее звено в цепи чёрных событий его жизни за последние несколько недель, окончательно подкосил его. Он чувствовал, что ещё немного, и он банально сорвётся, впадет в детскую истерику с воплями и слезами. Этого допустить было нельзя, ни в коем случае. Не тут, не под этими несмотрящими взглядами двух своих друзей.

— Денег хватило? — неожиданный вопрос Феникса вывел его из ступора.

— Да. Спасибо тебе, Паш. Без тебя я бы не справился… — он запнулся. Воспоминание о тех деньгах, полученных вместе с известием о его смерти, резануло, как ножом, и он не выдержал, почти крикнул, в последней попытке достучаться: — Пашка!

Павел услышал его, ещё лежа в кровати. Он не сразу понял, как, откуда, не разобрал слов — но в комнате наверху говорил Димка. Он пришёл. Павел был убеждён, что это не галлюцинация. Галлюцинации остались в прошлом. Сейчас он уже шёл на поправку, и его беспокоили только недостаточно быстро восстанавливающиеся силы, незажившая рана и зрение. Но он мог уже сам вставать, сам ходить, хотя и недалеко, и только опираясь на руку Дэна или Ники. Сейчас он был один. Однако лежать и слушать, как Дэн исполняет партию пограничника на службе, испытывая его и Димкино терпение, сил не было никаких. Поэтому Павел медленно поднялся — слава богу, он настоял на том, чтобы не валяться в постели, а просто лежать на застеленной кровати, одетым. Встречать Нику в спально-больничном состоянии он не мог, она на это насмотрелась в первые дни после того, как нашла его.

Так что сейчас проблема состояла только в том, чтобы подняться наверх.

Он почти не думал — что скажет, что сделает, когда окажется рядом с Димкой, он думал только о том, как бы не упасть. Но когда сильные руки Дэна подхватили его и помогли выбраться из подвала, тут-то Павел не смог сказать ни слова из тех, которые хотел. Он чувствовал, что Димка стоит перед ним. Слышал дыхание — сбивчивое, взволнованное, но не мог видеть его глаз, и это раздражало. Начать этот разговор было необъяснимо тяжело. Чёрт, если бы он видел — он не упустил бы момент, просто нашёл бы Димкин взгляд, и они бы поняли друг друга, как всегда, а уже потом можно и поговорить. Но контакта не было. Павел не мог понять, почему тот стоит столбом, его-то что держит?

И первое же сухое «Здравствуй» вместо «Димка, наконец-то ты пришёл!» стало ещё одним препятствием.

Павел снова столкнулся с тем, что не знал, как разрулить ситуацию. Дмитрий подхватил его сухо-деловой тон, хотя с Дэном только что говорил гораздо живее. Павел чувствовал, что должен что-то сказать, нечто такое, что разбило бы эту стенку непонятного отчуждения между ними. Но слова выскакивали всё время не те. А ещё он действительно не мог найти начало правильного разговора. Спросить в лоб: «Димка, а ты знаешь, что это ты меня подстрелил?» — было бы просто убийственно, если тот не знает. А с другой стороны — если знает, то ещё хуже.

…Зачем этот ненормальный дал Фрогу свой номер? Зачем давать на себя наводки — раз уж закончил с ним дела, так закончил…

Он подумал о том, что Димка не дурак. Клоун, безбашенный тип, легкомысленный, наивный — но не дурак. Сложить два и два он мог легко. А если он понял? Не знал сразу, но понял потом. Вот дьявол, страшно представить, что он там напридумывал себе за это время.

Павел автоматически задал очередной вопрос, про деньги — зря задал, ведь если с Ритой всё в норме, значит, хватило им денег, — и в ответе, таком же странно-выдержанном, вдруг услышал отчётливую безуминку. И последнее «Пашка!», наконец-то сказанное, почти выкрикнутое живым Индиго, его Индиго, дало ту трещину в стене, которой не мог добиться он сам. Чёрт побери, хоть на секунду бы его увидеть!

Павел резко поднялся, преодолевая ожидаемое головокружение. Он чувствовал, по дыханию, по голосу Димки чувствовал, что тот не просто рад встрече, не банально нервничает, увидев воскресшего мертвеца — да он в отчаянии, которое, наконец, прорвало его напускное спокойствие. Неужели он всё-таки знал, потому и психует сейчас?

Рядом тут же оказался Дэн, поддерживая, не давая покачнуться.

Он опёрся на его руку и поймал себя на том, что напряжённо пытается всмотреться в туман, который не рассеется. А ещё на том, что не слышит Димкиного дыхания.

Павел вскочил, слегка качнувшись вперёд, Дэн моментально подхватил его под руку, тот нетерпеливо мотнул головой, и тут Дмитрий отчётливо понял — это вовсе не взгляд мимо, это не потому, что он не хочет смотреть ему в глаза.

Павел был слеп.

Горло перехватило так, что несколько секунд он просто не мог вздохнуть. Пашкины знакомые, упрямые, всегда такие внимательные глаза ничего не видят. Поэтому он ни разу и не взглянул на него, ориентируясь только на слух. И сейчас он не просто отозвался на своё имя. Он мучительно старался разглядеть стоящего прямо перед ним человека, но темнота не пускала.

— Пашка… — повторил Дмитрий, едва дыхание вернулось. — Пашка, как же это…

Павел резко выбросил вперёд правую руку, словно пытаясь найти его на ощупь, раз не получилось увидеть. Дмитрий не смог остаться на месте. Невозможно было не откликнуться на этот жест.

Он преодолел эти три шага, разделяющие их, и осторожно коснулся протянутой ладони. Пальцы Павла тут же схватили его руку, а лицо, наконец, разгладилось. Дмитрий только теперь понял, как тяжело было ему вести эту неторопливую беседу. Пашка привык всегда держать контакт взглядом. И, не видя собеседника, ему было трудно правильно реагировать. А тут ещё он, кажется, действительно не знал, с чего начать. Зато Дмитрий, сжимая тёплую руку друга, поверив в то, что тот действительно живой, настоящий, что он не погиб там, в джунглях, от его выстрела, сам почувствовал, что нужно сказать, хотя говорить это было по-настоящему страшно. И чтобы окончательно не испугаться, не потеряться, не замолчать, будучи раздавленным тяжёлым взглядом Дэна, он торопливо заговорил, судорожно подбирая слова.