Клиффорд Саймак - Срочная доставка

Он и остальные, те многие, кто исчез – вдруг остальные исчезали таким же образом?

– Так почему ты удивился, – заговорила Мэри, – что мы сотрудничаем с русскими? Там, у куба, когда мы рассматривали доску. Почему ты спросил?

– В моем мире и в мое время, – объяснил Лансинг. – Соединенные Штаты и некоторые другие страны находятся не в очень хороших отношениях с Россией. Там после Первой Мировой войны произошла революция и Россия стала коммунистическим государством.

– Первой Мировой войны?

– Да. Потом была вторая. И атомная бомба.

– Эдвард, в моем мире никаких мировых войн не было. И не было… как ты это назвал?.. Атомной бомбы…

Лансинг присел на пятки, немного отодвинувшись от костра.

– Значит, это и была критическая точка, отделившая твой мир от моего. У вас не было Первой Мировой войны, а у нас была. А как у вас дела с Британской Империей?

– Жива-здорова. Стоит крепко. И над ней никогда не заходит солнце. Ты еще упомянул одно название… Соединенные Штаты… чего?

– Соединенные Штаты Америки.

– Но Северная Америка – это часть Британской Империи, а Южная Америка – часть Испании. Исключая Бразилию.

Он изумленно уставился на Мэри.

– Это правда, – сказала она. – Так все и обстоит на самом деле.

– Но американские колонии добились независимости. Была революция…

– Да, была. В восемнадцатом веке. Но восстание оказалось недолговечным. Его подавили.

– Значит, критическая точка удалена дальше первой мировой. Уходит в 18 век.

– Я не совсем еще разобралась во всех этих терминах, – призналась Мэри. – Но получается, что так. Ты говорил о предположении твоего друга. Насчет критических точек и альтернативных разветвлений истории. Ты ему тогда не поверил. Ты думал, что он просто фантазирует, и он, наверное, сам так думал. Он просто развивал гипотезу. Когда ты рассказал нам об этом, еще в гостинице, я подумала – какая причудливая выдумка. Но, очевидно, это далеко не выдумка.

– Должно быть, твой мир гораздо лучше моего.

– Мой мир – устойчивый и спокойный. Почти никаких войн, только изредка – небольшие местные конфликты. Самые мощные союзы государств откусили свой кусок пирога и, кажется, довольны тем, что имеют. Раздаются, конечно, протесты против империализма, но никто не обращает на это внимания.

– В Индии голод, конечно?

Она пожала плечами:

– В Индии всегда голод. Там слишком много жителей.

– А Африку эксплуатируют?

– Эдвард, ты одобряешь или осуждаешь меня? Как ты относишься к Британской Империи?

– Не очень плохо. Иногда мне приходило в голову, что с ее развалом мы потеряли что-то громадное и привычное, даже удобное.

– С развалом?

– Да, она полностью развалилась после Второй Мировой.

На секунду ее лицо превратилось в маску, полную изумления, потом снова стало спокойным.

– Извини, если я тебя обидел, – сказал Лансинг.

– Я приготовлю ужин. А ты собери хворост. Ты ведь проголодался?

– Как волк, – признался Лансинг. – Завтракали мы рано, а в промежутке больше ничего не было.

– Я помогу собрать топливо, – предложил Юргенс. – Несмотря на мою ослабленную двигательную способность, я могу еще быть полезным.

– Конечно, – сказал Лансинг. – Пошли.

После ужина они подбросили еще хвороста в огонь и уселись вокруг костра.

– Итак, мы постепенно начинаем выяснять, кто откуда попал в это мир, – сказала Мэри. – Но пока не имеем понятия, куда направляемся. Я попала сюда из мира, где продолжают существовать большие конгломераты государств – империи. Ты – из мира, где империи распались. Или исчезла только Британская Империя?

– Нет, не только. Все народы потеряли по крайней мере решающую долю своих колоний. В каком-то смысле еще имеются империи, только в другом виде. Например, Россия и Штаты. Мы их теперь называем сверхдержавами. Это уже не империи.

– Мир Сандры определить трудно, – задумчиво сказала Мэри. – Очень уж он по ее описанию смахивает на сказку. Какая-то комбинация эпоса Древней Греции, как его понимают сентименталисты, и повторяющегося Возрождения. Как она сказала – Третий Ренессанс? Во всяком случае, звучит нереалистично. Восхитительно расплывчатый сказочный мир.

– Мы еще мало знаем о Пасторе и Бригадире, – напомнил Лансинг. – Не считая упоминаний Бригадира о военных играх.

– Кажется, он хотел создать впечатление, что не одобряет обычаев своего мира. Ему показалось, что мы смотрим на него с презрением, и он пытался изобразить войну, которая правит миром в виде благородных рыцарских турниров. Но, подозреваю, что это только его военная хитрость.

– А Пастор наш – весьма молчаливый человек, – заметил Лансинг. – Грядка репы и нисходящее на голову Пастора Благословение – вот и все, что он нам рассказал.

– Но в его словах чувствовалось смятение, – сказала Мэри. – Смятение и святость. Эти два качества зачастую идут рука об руку. Но мы забыли об Юргенсе.

– Прошу прощения, но меня увольте, – попросил робот.

– Ну что ты, конечно, – сказала Мэри. – Мы просто болтаем.

– Что меня приводит просто в отчаяние, – сказал Лансинг, – так это то, что не могу понять, что у нас всех общего. Нас подцепили на крючок и перебросили сюда. И единственная причина, которую я вижу – это если все шестеро, все мы – люди одного рода. Но разве это так на самом деле? У нас ведь довольно мало сходного, если разобраться.

– Профессор колледжа, – стала перечислять Мэри, – военный, поэтесса, пастор и… а ты, Юргенс, как ты себя определишь?

– Робот. Вот и все. И даже не человек.

– Брось! – резко перебил Лансинг, – тот, кто послал нас сюда, не делал различия между человеком и роботом. Значит, ты один из нас, на равных правах.

– Возможно, потом станет ясно, – предположила Мэри, – что собой представляет этот общий доминатор. Наш общий признак, объединяющий нас. Пока что я ничего подходящего не вижу.

– Мы – не исключение, – сказал Лансинг. – До нас тоже отправлялись подобные группы, и наверняка за нами пойдут другие. Все это говорит о том что мы стали невольными участниками какой-то программы. Хотел бы я знать, что это за программа. Что это за проект. Мне тогда было бы легче на душе.

– И мне тоже, – призналась Мэри.

Юргенс неуклюже поднялся и, опираясь на упорно не слушающийся его костыль, подбросил хвороста в костер.

– Ты слышал? – спросила вдруг Мэри.

– Нет, не слышал.

– Там, в темноте, кто-то ходит. Я слышала сопение.

Они прислушались. Было тихо. Ночная темнота безмолвствовала.

Потом Лансинг услышал – сопение. Он предостерегающе поднял руку – чтобы остальные продолжали сохранять молчание.

Сопение прекратилось, потом снова послышалось, но уже немного не в том месте, где оно слышалось в первый раз. Словно какой-то зверь шел по следу, вынюхивал запах жертвы, низко опустив к земле нос. Сопение прекратилось, послышалось в другом месте, словно тот, кто издавал сопение, обходил лагерь. Юргенс замер.