Сергей Галихин - Русская фантастика 2009

…я проснулся оттого, что сын подкрадывался в темноте. Он боялся промазать и потому решился подойти как можно ближе — победитовый наконечник лыжной палки хищно подрагивал в невнятном свете ночника.

Я резко вскочил, острие едва не проткнуло мне диафрагму. Почти. Ибо я умею избегать глупой смерти, я самурай — на рукаве моей куртки красуется нашивка: цветущий эдельвейс, отличительный знак клана Мизуно.

Я вырвал палку из рук родного сына. Я был так взбешен, что чуть было не задушил его темляком, я даже хотел насадить юное тело на стержень, но… Я вспомнил себя, я был таким же когда-то, очень давно — семнадцать лет назад.

— Джи, — сказал я сыну, — ты хочешь стать мужчиной?

— Да, — ответил сын. — Хочу.

— Время пришло? — спросил я, и голос мой задрожал, во рту пересохло…

— Пришло, отец. — Джи присел на край пластиковой циновки, чинно сложив руки на коленях и потупив взор. — Я не хотел, я сам… но… Ты вынуждаешь меня, отец.

— Нет!!! — закричал я, разбудив Мирру. — Нет!!! Мы сделаем иначе!!!

Утром я надел термобелье, защиту, брюки и куртку. Шлем и маску. Извлек из чехла лыжи, снял палки с подставки. Проверил крепления, затянул потуже ботинки.

И вышел из норы.

— Санечка, что ты задумал? Санечка? — заплакала жена, и слезы ее превратились в льдинки и осыпались на соболиный воротник комбинезона.

Я не ответил, я улыбнулся, встал на лыжи. На рукаве моей куртки следы от споротой нашивки. Еще вчера там цвел эдельвейс.

Торсионная жесткость и продольная мягкость, широкие пятки и носки, система виброгашения и палладиевые канты — великолепный дизайн! — это мои лыжи, моя мужская гордость. Мое наследство.

Уже три часа я петляю по городу, я — заяц-беляк. Позади волки. Нет, позади тигры. Волкам заяц — пища, тиграм — жертва, кусок мяса, отравленного радиацией.

Гюнтер, я уверен, сразу же отправил лучших буси к моей старой норе. О, как, должно быть, он разочарован. Кровь за кровь, семья предателя должна умереть, да только убежище пустует пару месяцев и промерзло насквозь. Так уж получилось, я забыл предупредить командира о передислокации.

Я — ронин.

Я оставляю четкие следы на снегу, я прыгаю с крыши на крышу, я спускаюсь на лыжах по вертикальным стенам небоскребов. Я не боюсь бетонных ущелий промзоны, разрушенной ядерными взрывами, я ныряю в цеха заводов, захламленные станками и мумифицированными трупами рабочих. Мне плевать на счетчик Гейгера.

Еще мгновение назад преследователей было всего лишь пятеро. А теперь… Да, Гюнтер всегда был отличным стратегом, он смог вычислить мои петли и послал самураев наперерез.

Ты угадал, Гюнтер.

Но я не хочу умирать.

Граница промзоны, спасение так близко, и…

Фигуры в черных куртках. Передо мной. И за мной. Некуда бежать. Резкая дуга, ледяная пыль из-под кантов. Вот оно, мое спасение! Цепляясь вакуумными присосками наколенников, я карабкаюсь на самую высокую, чудом уцелевшую трубу. Я подставляю вам спину, ребята, воспользуйтесь, не стесняйтесь.

И они не стесняются.

Ледорубы крошат цемент стыков буквально в миллиметрах от моих конечностей, лыжные палки-дротики тупят победит наконечников о кирпичи кладки.

Резкий окрик — далеко внизу, почти неслышный:

— Нет! Пусть!

Это Гюнтер. Он уверен: мне не уйти. Он желает насладиться местью.

…я пришел в убежище Гюнтера как друг. Мне были рады, меня ждали, меня встречали шнапсом и саке. Перед внешним контуром я снял куртку, чтоб никто не заметил отсутствие кланового знака.

— Алекс, ты так спешишь причаститься, что даже разделся на улице?! — они смеются, они уже пьяны.

И я смеюсь, я пью и не пьянею. У меня есть цель. Я вижу водонепроницаемый чехол. Я вижу лыжные палки. Я вижу рюкзак с обмундированием.

— Здравствуйте, дядя Алекс! — у Кари даже голос слабый, невыразительный.

— Здравствуй, Кари! Поздравляю, сегодня твой день! Сегодня в клане Мизуно родится новый мужчина!

Кари доволен, Кари смеется и треплет меня за плечо. Хочется брезгливо сбросить его ладошку. Сдерживаюсь, улыбаюсь. Опрокидываю в рот стаканчик теплой бурды, синтезированной из искусственного риса и аскорбиновой кислоты.

Самураи веселятся. Воины Гюнтера произносят длинные тосты, по лицам течет пот, впитываясь в густые бороды. А потом мы, пошатываясь, покидаем убежище. На мою куртку никто не обращает внимания, это хорошо, незачем прежде времени тревожить лучших буси клана.

Торжественная тишина. Пар над разгоряченными телами. Кари опускается на колени, он намерен расстегнуть чехол и медленно — величественно! — извлечь лыжи.

Кари намерен, хе-хе.

Но у меня другие планы.

У меня есть древний АП С, и в магазине двадцать патронов. Я знаю, хранить Огнестрельное Оружие — святотатство, но…

Грохот, пламя.

Кари умирает быстро. Мальчик, прости, я не желал тебе зла.

Буси падают, я жму на спусковой крючок, я подхватываю чехол, закидываю за спину, цепляю карабинами палки, рюкзак — на грудь.

Все оказывается проще, чем я думал. Лыжи несут меня вниз по улице, впереди огромное здание. Врубаю режим вертикального подъема: лыжи без остановки, плавно накатывают на бетонную стену. Скользяк плотно прилегает к стеклу и бетону, навигатор «хамелеона» сканирует поверхность в радиусе тридцати метров, определяя оптимальный маршрут. Кое-где вместо зеркальных окон — алюминиевые рамы, покореженные, изогнутые. Внутри здания, некогда штаб-квартиры транспланетной корпорации, — заснеженные компьютеры и укрытые инеем офисные стулья. Мое тело параллельно стене, я ритмично напрягаю икры, заодно активируя искусственные мышцы, прикрепленные белковым клеем к экзоскелету защиты.

Крыша небоскреба стремительно приближается.

Я — ронин. Я — убийца.

Меня преследуют.

— Нет! Пусть!

— Окружили. Довольны. Небось кровожадно скалятся. И деваться мне некуда. Почти некуда. И потому я покоряю эту чертову трубу, я ползу, ползу, хлюпают присоски, ползу, и вот я наверху. Я знаю, никто не осмелится подняться за мной, ибо самоубийц-камикадзе нет в команде Гюнтера. Гюнтер слишком ценит своих буси, чтобы зазря тратить их жизни.

Я стою на самом краю, выщербленном ударной волной.

Я присоединяю мощные аккумуляторы к амортизаторам-прыгунцам. Конечно, я рискую сжечь накопители лыж, но у меня нет иного выхода. Если честно, хе-хе, я предполагал, что подобное может случиться.

Солнце падает на крыши мегаполиса, исчезает, меркнет. Багрянец горизонта прячется за пиками небоскребов-гор.

Я резко приседаю и отталкиваюсь от края трубы. Амортизаторы, как всегда, врубаются четко и мгновенно — меня отшвыривает метров на пятьдесят восточнее. Мои лыжи парят в морозном воздухе. Я — птица, я — альбатрос.