Михаил Савеличев - Возлюби дальнего

Мбоге повезло не больше — волосатики и рукоеды панически боялись воды, и тогда главное командование ввело в бой авиацию. Плотный свод над поляной как-то поредел, словно, подчиняясь приказу, деревья и лианы расцепили свои тесные объятия, в нем образовались широкие проемы, и вместе с солнечным светом в него стали ухать гигантские снаряды в виде орнитозавров Максвелла. Смахивающие на драконов звери у самой воды распускали крылья-капюшоны, переворачивались, выставляя оснащенные колоссальными когтями лапы, и резали водную поверхность, попутно расчленяя подвернувшиеся дредноуты ракопауков. Из похожих на большие амфоры гнезд лениво вытекали потоки диких пчел, ощупывая в поисках противника стволы деревьев и выпуская к земле острые тугие комки разведывательных отрядов. И когда воздушные подкрепления должны были уже обрушиться на почти невидимое пятно, изрыгающее огонь и пули, Мбога упал в воду, вцепился, вжался в дно. Над озером стал раздуваться сверкающий раскаленный пузырь, от соприкосновения с которым вся живность исчезала с негромким щелчком, но это не останавливало разъяренную экосистему, и она безостановочно продолжала бросаться на это облако, чтобы превратиться в ничто.

От ужаса и изумления Вадим перестал стрелять, чем немедленно воспользовались ракопауки и рукоеды, усилив натиск, и тут позади егеря начали с громким треском валиться деревья. “Тахорг”, — обмер Вадим, но долго размышлять ему не дали, и тяжелая, величиной с лошадь тварь сбила его с ног и сжала клешни на горле.

Танк пер. Иного слова на ум и не приходило. Он пер сквозь лес, сквозь гигантские стволы псевдосеквой, привязанных друг к другу толстенными канатами лиан, сквозь подлесок корчащихся прыгунцов, которых здесь оказалось неимоверное количество, и Поль впервые увидел, как они, словно странные животные, цепляются ветками-крючьями за своих соседей и тщетно пытаются вскарабкаться наверх. “Мальчик” безжалостно перемалывал древесину, разбрасывая в стороны и вверх клочья листвы и крупных мясистых цветов, брызжущих кровавым соком, вбивал во влажную землю останки прыгунцов, и они еще долго ворочались в грязной колее. Со стороны машина, наверное, походила на сухопутного кита, если таковые обитали во Вселенной — такая же неповоротливая, но несокрушимая и упрямая. Или на тахорга.

Алик чувствовал вдохновение. Он играл, и рев двигателя, хруст валящихся деревьев сливались для него в безумную, но дьявольски привлекательную и завораживающую симфонию. Так вот как оно было! Вот как шли герои ушедших столетий, осваивая далекие планеты, со своей допотопной техникой — тяжелой, неповоротливой, слабовооруженной, но такой же упорной и упрямой. И на плечи давил тяжелый скафандр высшей защиты, и глаза заливал пот, и ничем его нельзя было вытереть сквозь спектролитовый колпак, оставалось только терпеть и раздраженно моргать глазами. Я Горбовскому памятник поставлю, обещал себе Алик, за то, что взял, настоял. Прямо вот здесь, на этой просеке. А еще Мбоге, за то, что приходится его спасать. А в том, что спасти его и Сартакова удастся, Алик нисколько не сомневался. Броня крепка, и танки наши быстры! Памятник. В бронзе. Как на Венере. И каждый день буду приезжать сюда и снова и снова прокатываться по этой тропе, чтобы неповадно было этому враждебному и непонятному лесу отвоевывать уже не принадлежащую ему территорию.

А Горбовскому это вновь напомнило незабываемый штурм Владиславы. Ныряли и выныривали, каждый раз все глубже и глубже погружаясь в бешеную атмосферу планеты. Он работал на превосходном импульсном планетолете “Скиф-Алеф”, который ему предоставил Бадер. Первые пять поисков он произвел в одиночку, пробуя экзосферу Владиславы на полюсах, на экваторе, в различных широтах. Наконец он облюбовал район Северного полюса и стал брать с собой Валькенштейна. Они раз за разом погружались в атмосферу черно-оранжевой планеты и раз за разом, как пробки из воды, выскакивали обратно. Но с каждым разом они погружались все глубже.

А потом до поверхности Владиславы оставалось двадцать пять километров совершенно неизученного слоя. Это были очень опасные километры, и там он собирался продвигаться особенно осторожно, сделав еще по крайней мере десять — пятнадцать поисков. Он намеревался быть предельно осторожным и потому посчитал себя вправе взять с собой Сидорова.

Танк, казалось, действительно продирается сквозь горизонтальные потоки яростной атмосферы, сквозь плотные облака зелено-розовой кристаллической пыли, напирая и отступая, вгрызаясь и отплевываясь.

Леонид Андреевич потряс головой, прогоняя наваждение. Хотя, вероятно, было в этом нечто символическое, какая-то гримаса судьбы, которой, как известно, нет, но которая любит порой выкидывать такие вот злые шутки. Теперь уже не он сидел за управлением машины, и уже не в его силах было прекратить этот безумный штурм унд дранг, но опять за всем этим маячила тень Атоса-Сидорова, словно бритый наголо биолог перехватил управление и бросил планетолет вниз, к столь близкой земле, с которой почти невозможно подняться.

Горбовский снова закрыл глаза. Как там Мбога? Как там Сартаков? Раньше такого не было, если его правильно информировали. Предыдущая вылазка в лес, хотя и состоялась при драматических обстоятельствах, тем не менее напоминала загородную прогулку по земным лесам. Что изменилось? Намерения? Чужаки захотели вырвать из объятий леса его, возможно, самую важную тайну, и он отреагировал? Стал агрессивен? Собрал свою армию и двинул ее на чужаков, первым нарушив тот вооруженный нейтралитет, который был установлен между ним и землянами с первой прививки УНБЛАФ? Или это все случайность, каких полным-полно на Периферии, и даже еще более странных и загадочных?

Леонид Андреевич вспомнил, что Мбога ему рассказывал о первом визите на Леониду и знакомстве с леонидянами и их биотехнологиями. Весьма похоже, и в то же время — разительные отличия. Если здесь и имеется биологическая цивилизация, то она полностью лишена интереса к чужим. Равнодушна до безжалостности. Как танк к уничтожаемому им лесу. И в этой точке мы сходимся. Как люди, мы слишком любопытны и милосердны, но стоит нас прижать спиной к стене — и мы ощетиниваемся нашей бездушной и равнодушной техникой, позволяя ей совершать то, на что сами лично мы не решились бы. Ни при каких обстоятельствах. Человечным легко быть только с человеком, гуманным к гуманоиду. А к негуманоиду? Негуманным?

Полю показалось, что лес начал редеть, напуганные деревья расступились слегка в стороны, ровно настолько, чтобы пропустить танк по ниоткуда взявшейся плавно вьющейся тропинке. Поль хотел сказать Алику, чтобы он не поддавался на подобные штучки, но Кутнов и без подсказок гнал танк по прямой, не обращая внимания на тропки, а, может быть, и не замечая их вовсе. Словно стрела мчалась сквозь лес, стальным наконечником прокладывая себе путь и оставляя позади идеально утрамбованную дорогу. И вот деревья кончились, и “Мальчик” величаво вполз на невысокий пригорок над озером.