Валентин Шатилов - Филумана

– Князь, – постучал в окошко подъехавший Порфирий. – Не прикажете ли на полянке обед подать – вот подходящая. А то потом в буреломе такой хорошей и не отыщем.

Ненависть его не охладела ко мне даже после вчерашнего, когда уж все, а не только мои личные слуги, прониклись ощущением моего господского права. Порфирий, как мог, боролся с этой ненавистью, невыносимой ему самому. А мог только молитвой. Даже и сейчас, при обращении к Михаилу, в его голове на заднем плане звучал плохо различимый речитатив очередных молитвенных слов.

Князь обернулся ко мне: – Что, княгиня? Выйдем на солнышко, пока его не скрыли ветки дикого леса? Погреемся, разомнем молодые косточки, а заодно и пообедаем!

Сидя вместе с князем, по обычаю, во главе импровизированного стола из полотняных скатертей, расстеленных прямо на траве, я уже допивала бодрящий кисленький клюквенный морс, когда кто-то чужой краешком своей воли задел мое внимание. Сам того не желая.

Я прикрыла глаза. Попыталась среди разноцветных шаровых молний сознаний моих спутников отыскать этого чужого. И не нашла. Его не было.

Зажмурившись сильнее, я даже прикрыла глаза ладонью, чтобы убрать мешающее красное марево света, проникающее через веки.

– Княгиня? – обеспокоенно спросил тут же Михаил.

Разговор за столом смолк.

Я покачала второй ладонью – не мешайте! – и огляделась вокруг еще внимательнее.

Чужой был. И не был. Какие-то неяркие светлые полоски. Туманные мазки. Они то проявлялись, то исчезали. В центре каждой полоски легкой искоркой вспыхивала чужая мысль– даже не сама мысль, а ее мимолетный отблеск – и гасла тут же.

За нами следили. Отовсюду – и как бы ниоткуда. Нами очень сильно интересовались, но кто? Я не видела его личности. Все смазано, нечетко. Здесь – и как бы не здесь.

Открыв глаза, я бросила осторожные взгляды туда, где заметила посверкивание отражений чужой мысли. И опять – ничего. Листья, трава, ветки покачиваются под дуновением легкого ветерка. Вспорхнула, зачирикав, пичуга. По стволу, цепляясь коготками, порскнула вверх белка.

– Князь, – вздохнула я, – вы должны мне поподробнее рассказать про обитающую в здешних лесах нечисть.

– Мне нечего особенно вам и рассказывать, – огорченно развел руками Михаил. – Нечисть – она маленькая, грязная, волосатая, одевается в невыделанные шкуры, в лохмотья, дурно пахнет…

– Это я уже слышала. Но вы сказали, что эта малоприятная, неопрятная и вообще нецивилизованная нечисть способна заставить подчиняться своей воле вполне цивилизованных и законопослушных антов?

– Да уж, если бы не наше благородное влияние – господ князей и лыцаров, если бы не церковь с ее стройной верой в подчинение верховному нашему Богу, да если бы не гривны наконец-то, боюсь, по лесам и полям вокруг властвовали бы эти – как вы сказали? – нецивилизованные. А тихие, законопослушные анты им бы служили, как служат сейчас нам.

– Ага, бремя белого человека!

– Какого человека, княгиня?

– Белого. У вас встречаются черные люди?

– Что вы, бог миловал! Нам и нечисти хватает.

– А в нашем мире встречаются. С черным цветом кожи. И с желтым. И с красным. И к нечисти они никакого отношения не имеют – такие же люди, как и белые. Но это сейчас так считается. А до распространения понятия равенства белые люди, лучше вооруженные, приезжали – приплывали в основном – в страны, населенные черными, желтыми, красными людьми. Завоевывали их, превращали в рабов. Но при этом оправдывали себя тем, что несут свет цивилизации тому, кто сам такую цивилизацию создать бы никак не смог. Несут и навязывают – насильно, с немалыми трудностями. Но, мол, куда ж денешься?! Это, мол, наша обязанность. Высокая миссия. Бремя белого человека. Вот и вы несете свою власть антам. Чем тоже очень горды. Так уж антов закабалили, что они без вас и не могут! А оказывается, могут. Князь смотрел на меня несколько растерянно. Видимо, подобные мысли никогда не приходили ему в голову.

– Да-а, – сказал он наконец. – Слушать вас, княгиня, – это дорогого стоит. Такие истины глаголете…

И опять замолчал и впал на некоторое время в задумчивость. Покачал головой.

– Вам бы, княгиня, с Каллистратом Оболыжским поговорить. А я бы посидел рядышком, послушал. Он очень любит разговоры такие – о мироустройстве, правильности его, об истории. Я тут вам, княгиня, неважный собеседник.

– Каллистрат? Ну и имечко.

– Не нравится? А он гордится. Его так назвали в честь одного из пращуров – достославного Каллистрата. Правда, тот не книжником был – все больше мечом махал.

– А что значит «книжник»? Какой-то чин при церкви, вроде летописца?

– Летописцы – то само по себе. Хотя летописцы – тоже книжники по большей части. А книжник – это уважительное наименование. Книжники встречаются и среди церковных, и среди господ, даже среди антов! Анту, правда, книжником прослыть сложнее. Некогда ему старинные грамоты читать – служить надо. Землицу пахать, ремеслами заниматься. Но если случится, что господин назначит ему службу писаря или еще какую, связанную с грамотой, то может и ант стать книжником – почему нет?

– Но Каллистрат не ант?

– Каллистрат – господский отпрыск. Лыцары Оболыж-ские издавна князьям Квасуровым служили. – Так он лыцар? – Отпрыск лыцара. – Князь! – затарахтел Порфирий в каретное окошко. – Впереди завал на дороге. Старая ель упала, перегородила путь. Как бы заночевать здесь не пришлось: пока расчистим проезд для карет – так и темнеть станет!

– С чего бы она упала вдруг? – засомневался Михаил, вылезая из кареты.

Я вышла следом, и давешнее ощущение чужого внимания охватило меня с новой силой. Удвоенной. Неопределенность фокусировки источника этого внимания не помещала понять, что этих источников уже не один, а два. Слишком уж ощутимо они различались. Первое внимание было синевато-воздушным, не слишком напряженным, как бы меланхоличным. Второе, наоборот, все было пронизано всполохами тяжелого предвкушения, злой готовности к действиям.

– Князь, – тихонько предупредила я. – Нас здесь ждали.

– Это точно, – согласился Михаил. – Поглядите: ель-то не такая уж и трухлявая была, чтоб самой падать. Тут крепко постарались, пока перегрызли ее.

– Перегрызли?

– Ну не топором же рубили – сами посмотрите, княгиня, как измочалено все! Ясное дело – это засада. Место удобное. Да только мы здесь до темноты ждать не будем.

– Но Порфирий сказал, что каретам не проехать?

– Это если мы дорогу будем расчищать топорами.

– Имеется другой способ?

– Имеется, княгиня, – хитро улыбнулся Михаил. – Мы как цивилизованные люди – правильно говорю, цивилизованные? – проложим себе дорогу не мечом, но огнем. Ролка! – приказал он одному из спешившихся всадников. – Тащи сюда бадью с той мерзкой поганью, что нам Каллистрат в дорогу дал – помнишь?