Serg - Там, за синими морями…

Боги пресветлые, да что же с ней такое происходит??!

Она подошла к борту, оперлась на него, ссутулившись, как старая бабка, и подставила лицо свежему ночному ветру. Соленые морские капли упали на лицо, смешиваясь со слезами. Она ведь никогда не была такой. Когда ее юные подружки млели под откровенными мужскими взглядами, она только пренебрежительно фыркала и заявляла, что такое оскорбительное внимание ей не нужно. Родители воспитывали ее в строгости, всю сознательную жизнь внушали понятия о честности и порядочности, отец постоянно повторял, что для него лучше мертвая дочь, чем падшая дочь, и вот, что из всего этого вышло. О, боги, какой стыд!! Если они обо всем узнают, одним проклятием она не отделается. Уж лучше сразу в бордель, где таким, как она, самое место.

Алэй в отчаянии спрятала лицо в ладонях.

Когда она приняла решение последовать совету ее высочества и все-таки приобрести кое-какой интимный опыт, она никак не ожидала, что этот опыт ей понравится.

Причем понравится настолько, что она забудет обо всех своих принципах, и будет бесстыдно требовать продолжения снова и снова. А потом, когда любовник распишется в своем бессилии, сжигаемая желанием, также бесстыдно предложит себя другому.

О, богиня, ну, что же делать??! И совета спросить не у кого, ни одной женщины рядом. Алэй отняла руки от лица и растерянно огляделась, как будто надеялась увидеть здесь какую-нибудь женщину. Хотя, что она могла бы ей подсказать? Только осудить…

Нет, возвращаться в Лирию теперь нельзя, это точно, а пытаться выполнить поручение принцессы… Да разве она, такая, будет нужна кому-нибудь в качестве жены? Тем более князю. Или попробовать взять себя в руки, скрутить в бараний рог и все-таки сделать то, что поручено?

Алэй решительно вытерла слезы. Нет, она не тряпка, вернее, никогда не была тряпкой. Она сможет, и все будет хорошо. Опыт она приобрела, как и хотела, но теперь – все. Никаких мужчин, за исключением ольрийского князя, да и то только по работе. Все, надо успокоиться и жить дальше. Алэй выпрямилась и подняла подбородок, вместе с привычными жестами возвращая себе утраченное было достоинство. Порыв прохладного ветра швырнул ей в лицо пригоршню брызг, заставляя поежиться и вспомнить о том, что уже поздно, и надо ложиться спать, чтобы завтра быть в форме и достойно встретить любые испытания.

– Замерзла, барышня? – Вдруг спросил прямо у нее над ухом хриплый мужской голос, заставив Алэй вздрогнуть. Испытание коварно явилось оттуда, откуда его совсем не ждали. Она подобралась, пытаясь проигнорировать красноречивый жар в теле и слабость в ногах.

– Как есть, замерзла! – Ответил ему другой голос над других ухом. – Ветерок-то вон, какой свежий, а барышня в одном платьице! – На плечи Алэй упал тяжелый, пахнущий крепким мужским потом плащ. Сцепив зубы, она с трудом сдержала стон. От запаха голова сразу пошла кругом, теряя по пути все правильные мысли, придуманные за минуту до этого. – Пошли-ка с нами, у нас там вино есть. Выпьешь, согреешься…

– Идем, барышня! – Поддержал его первый, обнимая ее, и прижимая к своему горячему телу. – А то дрожишь вся, как осиновый листочек! Не дай богиня, заболеешь!

Алэй хотелось крикнуть, чтобы ее немедленно отпустили, что она не хочет никуда идти, но вместо этого лизнула языком пересохшие губы, сглотнула и молча пошла туда, куда ее повели.

Этой ночью Рил плохо спала, и под утро ей приснился дурной сон, от которого она проснулась с криком, напугавшим Таша. Ей снилось, что на них с Венком напали какие-то мерзкие крылатые отродья с длинными зубастыми клювами. Они были бледные, серо-зеленоватые, цвета плесени, и набрасывались на них с громкими гортанными криками. Венк, матерясь, отбивался от них, а она валялась на земле почему-то связанная и ничем не могла ему помочь. Силы были неравны, и вскоре твари Венка окружили, спрятав от глаз Рил за своими телами. Она закричала, изо всех сил пытаясь встать, чтобы увидеть, что происходит, но они вдруг резко отпрыгнули от него. Венк, секунду постояв, упал и покатился прямо к ней. Рил снова закричала.

Когда Венк повернулся к ней лицом, на нее уставились его мертвые глаза, а горла, как и почти всей шеи, у него вообще не было. Кровь толчками выплескивалась из разорванной артерии, растекаясь вокруг и подступая к лицу самой Рил…

Она проснулась и долго не могла прийти в себя. Задыхалась, прижималась к Ташу, пытаясь спрятаться в его объятиях от воспоминаний о мертвых глазах Венка. К ее удивлению, любимый не стал подшучивать над ее страхами, как обычно делал, чтобы вернуть ей хорошее настроение. Напротив, разогнал всех слуг, предварительно раздав кое-какие приказы, и заперся вместе с ней в спальне. Даже Саору не пустил.

Венку, правда, разрешил зайти на минуту, чтобы Рил убедилась, что он жив и здоров, но потом отправил вместо себя в школу, издеваться над благородными учениками.

Почти до полудня они просидели одни, открыв дверь только два раза. Один – повару, лично принесшему им завтрак, а второй – Пушку, пожелавшему позавтракать вместе с ними. Принесенные поваром вкусности Рил вместе с Ташем и Пушком дружно съели прямо в кровати, наплевав с высокой башни на этикет и на необходимость подавать подданным достойный пример. Да так и остались в ней, не желая вставать и хоть что-то делать. Только Таш аккуратно разложил оружие на стуле рядом с кроватью, да прицепил несколько метательных ножей на щиколотки и запястья. За окнами спальни звенела оружием и негромко перекликалась стража, в коридоре за дверью топала охрана, которой обычно бывало гораздо меньше.

Чтобы избавиться от неприятного осадка, оставленного сном, и не думать о чересчур напряженном взгляде любимого, Рил взяла гитару и принялась наигрывать свои странные песни, одновременно пытаясь переводить со своего языка слова. Таш молча лежал рядом, положив руку ей на живот и прислушиваясь к перебранке гвардейцев за окном.

Их идиллию прервал мрачный Венк, коротко передавший настоятельную просьбу короля, чтобы зять немедля явился пред его ясные очи. Таш выругался, но тем не менее натянул рубашку, рассовал остававшееся на стуле оружие и ушел. Предварительно приказав Венку побыть с Рил, а Рил никуда не выходить из комнаты.

Пока он собирался, Венк стоял в дверях, как истукан, едва не захлебываясь ядовитой ненавистью к проклятому всеми богами изгою. Венк, конечно, и сам был не ангел, и эта ненависть пустила ростки в его душе далеко не вчера, но до того, как Таш при нем обозвал Рил сукой, Венк еще мог ее терпеть. А сейчас уже не мог, да и не хотел. Рил была для него почти что солнцем, за все время, что Венк ее знал, он не слышал, чтобы она сказала кому-то дурное слово, и ее – вот так?? Он держался, сколько мог, но стоило ему вспомнить об этом, как сразу становилось трудно дышать. И кто обозвал??! Зажравшаяся сволочь, недостойная даже смотреть в ее сторону! Старая мразь, всю жизнь провозившаяся в грязи, как свинья!