Владимир Михановский - Шаги в бесконечности

Экран-иллюминатор был по-прежнему черен, но на нем прорезалось несколько звезд. Это от них струился ровный спокойный свет.

Разворачиваясь по спирали, «Пион» сумел вырваться из замкнутого пространственного сгустка, окружающего Тритон. Но какой ценой! Фотонные дюзы поглотили значительную часть корабля. Вид у «Пиона» на экране внешнего обзора был ужасным. Зато огненная река, изливавшаяся из параболической чаши, шла ровно, не загибаясь в сторону. Это означало, что «Пион» летел теперь в обычном, плоском пространстве.

Непривычно было видеть «Пион», лишенный главного своего украшения – стройной ракеты-шлюпки, нацеленной вперед и как бы прокладывавшей путь кораблю. Без шлюпки, без многих отсеков «Пион» казался Икарову незнакомым, чужим кораблем.

Едва вырвавшись из тисков Тритона, капитан сбавил ускорение.

Далеко позади оставил «Пион» Черную звезду. После снижения ускорения исчезли чрезмерные перегрузки, и капитан получил возможность ходить. Первым делом он решил пойти и самолично освободить Энквена.

Ватное тело слушалось плохо, ноги подкашивались, но капитан двигался пешком, минуя бегущую ленту. Он долго шел коридорными отсеками, останавливался, проверял системы контроля корабля, сигнализацию. Ясно было, что все приборы после Черной звезды придется выверять и градуировать заново. Но все это потом.

Тревожило и то, что в условиях искривленного пространства вышел из строя электронный мозг – главный калькулятор корабля.

Многие люки были намертво приварены роботами. Раньше эти люки вели в отсеки, теперь за ними ничего не было: металл и пластик отсеков растаяли в потоке фотонного пламени, который вырвал «Пион» из плена.

Теперь, вне зоны Черной звезды, в защитные ловушки «Пиона» попадались и обычные частицы, они встречались столь же часто, как и осколки антимиров. С помощью содержимого ловушек можно было пополнять запасы топлива, поэтому необходимость в самосожжении «Пиона» отпала. И вовремя: еще несколько часов – и от корабля мало что осталось бы.

Капитан с наслаждением посматривал на ровные плоскости коридорных отсеков. Он вновь обретал привычный мир, утерянный на долгие годы.

В одном из отсеков он натолкнулся на Кельзава – робот с помощью исполнительного манипулятора занимался починкой регенератора, поврежденного шальным метеоритом.

Икаров перекинулся с Кельзавом несколькими фразами. Робот проводил капитана долгим взглядом.

– Почему ты так смотришь на меня, Кельзав? – спросил капитан.

– Ты стал другим, капитан, – ответил робот.

Расспрашивать Кельзава Икаров не стал: нужно было побыстрее осмотреть главные узлы «Пиона», освободить Энквена и возвращаться в головную рубку, к командному пульту (изуродованный корабль требовал неусыпного капитанского глаза). Надолго отлучаться из рубки капитан не имел права.

«Конечно, такая переделка никого не красит. Но почему Кельзав так смотрел на меня?» – подумал капитан и машинально глянул в сверкающую металлическую плоскость коридора. Глянул и отшатнулся: из глубины плиты на него смотрел совершенно седой человек.

– Ну и дела, – пробормотал Икаров и встал на бегущую ленту, чтобы побыстрее добраться до Энквена.

Связанный по рукам и ногам, Энквен барахтался до тех пор, пока все его запасы энергии временно не оказались исчерпанными. Но ему удалось лишь едва ослабить мертвую хватку стальных тросов и кислородного змеевика, которыми хитроумно обмотал его манипулятор.

Обессилевший Энквен долго пребывал в неподвижности, ожидая, пока аккумуляторы вновь наполнят тело живительной энергией.

Больше всего Энквена беспокоила неизвестность. Что с кораблем? Что с капитаном? Правда, он успел предупредить его, но что может сделать человек, который из-за перегрузок не в состоянии пошевелить рукой? Манипуляторы, вышедшие из повиновения, могли привести корабль к катастрофе.

Связывая Энквена, манипулятор повредил биопередатчик, и робот лишился возможности контактироваться с капитаном. С минуты на минуту он ждал беды, но мгновения текли, а «Пион», по-видимому, продолжал следовать своим путем. И когда Энквен начал уже приходить в норму, приписав то, что произошло с ним, досадной случайности, корабль вздрогнул всем существом, и ускорение его резко подскочило.

Человеческий организм не может перенести такие перегрузки, это Энквен твердо усвоил еще в Зеленом городке. Значит, капитан Икаров погиб.

Энквен попытался связаться с остальными белковыми, но не смог этого сделать: настолько неудачно скрутил его манипулятор.

Когда аккумуляторы вновь пополнились энергией от ядерного сердца, Энквен сделал еще одну попытку вырваться. Убедившись в безуспешности своих действий, он погрузился в состояние оцепенения.

В памяти Энквена медленно проплывали, сменяя друг друга, отрывочные картины прошлого (человек назвал бы их воспоминаниями). Ничего подобного раньше с Энквеном не бывало.

Зеленый городок.

…Неизменно ровный Ливен Брок – воспитатель, первый человек, с которым познакомился Энквен. Нет, «познакомился» – неточный термин, подумал Энквен, ворочаясь на стальном полу подсобного отсека. Кажется, он знал Ливена Брока давно, очень давно, с того самого момента, как появился на свет. Именно на свет! Очень точный термин. Потому что первое, еще неясное ощущение Энквена – это световое пятно на темном фоне.

– Запомни, это солнце. Солнце! – несколько раз повторил ровный голос.

И первая информация, еще не осмысленная, легла в бездонную память робота.

Каждый вечер воспитатель спрашивает, что усвоил Энквен. Энквен долго, путаясь в словах, которые еще нетвердо знает, отвечает на вопросы Ливена Брока. Выслушивая одни ответы, Ливен Брок одобрительно кивает, на другие – молча хмурится.

Навсегда запомнился Энквену и обычный вечер, когда он сказал воспитателю:

– Я уже несколько дней наблюдаю. И уловил одну законо… – Энквен запнулся на малознакомом слове, которое выплыло откуда-то из глубин сознания, – одну закономерность.

– Какую?

– По утрам подвижные ленты Зеленого городка переполнены людьми, аллеи

– пустынны. Вечером, наоборот, лентами мало кто пользуется, люди предпочитают перемещаться пешком, – сказал Энквен.

Слова его вызвали неожиданную реакцию. Ливен Брок хлопнул несколько раз в ладоши, заулыбался – именно так, узнал впоследствии Энквен, люди выражают свою радость.

Он вопросительно посмотрел на воспитателя.

– Ты сделал обобщение, Энквен, понимаешь, обобщение! – воскликнул радостно Ливен Брок. – Запомни: это первое в твоей жизни осмысленное наблюдение.