Киони Сэндзё - Последнее лето в Ильзенге

У него было тоскливое и неприятное чувство, что время, до того скромно гостившее в доме, теперь быстро набирает скорость и, не позволяя роздыха никому, готовится продемонстрировать жильцам всю власть судьбы, словно оно стало наковальней, а фортуна - молотом. Время заставляло спешить неведомо куда.

Следующими он встретил Казимира и Аллана Даррэта - те молча играли в шахматы. Казимир, заслышав шаги мимо своей комнаты, с оттенком удивления посмотрел на Отона. Молодой человек замешкался, сконфуженно поклонился и миновал помещение, залитое интенсивным электрическим светом. Следом долетели слова Аллана:

- Я и не думал, что все так плохо.

- Да, - отозвался Казимир. - Он тает прямо на глазах. Но розы еще не расцвели, и...

Конца фразы Отон не расслышал.

Бендик-младший шел и шел, пока не забрел в малоисследованную западную часть дома. Тут до слуха Отона долетел знакомый тихий скрип, повторяющийся через равные интервалы. Молодой человек заторопился, занервничал; коридор вел его прямо, не сворачивая, так что он чуть не пролетел мимо маленькой незаметной ниши - источник звука определенно располагался за этим углублением. Тяжело дыша, он приблизился и приложил ухо к перегородке: его воображению представилось, как ворочаются поблизости невидимые шестерни, как, натягиваясь, дрожат тугие канаты, как, подхваченный ими, ездит вверх и вниз барабан, надстроенный комнатой Голема. Если дело обстояло именно так, немудрено, что Отон вышел в окно и оказался совсем не там, откуда начинал свое путешествие...

- Единственное, чего не понимаю, - почему я в разгар дня видел звезды? вслух пробормотал он.

- Никогда не бойся своих снов и видений, большая часть из них поддается толкованию, - в тон ему откликнулся тихий детский голос.

Молодой человек вздрогнул; оторвавшись от стены, он различил в полумраке фигурку Рахили. Его удивило даже не то, что маленькая бессмертная дает советы, а то, что она вообще заговорила. А она что-то намудрила с нишей, бестрепетно вступила в открывшееся круглое помещение и поманила Отона пальцем. Он последовал за Рахилью, дверь захлопнулась с негромким щелчком - лифт тронулся.

- Почему ты доверяешь мне ваши тайны?

- Вместо него, - отозвалась Рахиль, отвернувшись. Он не успел и рта раскрыть для уточнения, как девочка дополнила:

- Вместо мейстера. Таково его желание: он видел во сне Голема и тебя.

- А что... случилось?

Отон встретился с суровым взглядом ее широко расставленных карих глаз и вспомнил, что ей по меньшей мере две сотни лет.

- Ты будешь спрашивать про моего мейстера? Или... - она помедлила, - про его сына? Про первое я буду говорить с тобой сама. Про второе - его словами.

Не дожидаясь ответа, она распахнула овальную створку перед носом у юноши, окошко было похоже на иллюминатор подводной лодки, сквозь который просматривалась часть садика, заросшего цветами и втиснутого в пределы дома. Лифт плавно затормозил и остановился.

- Здесь Голем гуляет, - интонации Рахили изменились, в жестах и манере держаться появилось что-то мягкое и мечтательное. - С той стороны кажется, что это обычная стена, но в ней проделана калитка. То есть, для Голема это калитка, а для стоящих снаружи - стена.

- Но зачем идти на такие ухищрения? - воскликнул младший Бендик.

- Чтобы Голему было приятно. Или чтобы оттянуть час возмездия. Не знаю. Но эта кабина, комната Голема и внутренний садик были еще прежде нас.

Рахиль походила на актера, исполняющего сложную роль, который с трудом подбирает нужные слова, - ее глаза были полузакрыты, реденькие брови напряженно изогнулись. Отон кашлянул и продолжил странное интервью.

- Ты упомянула час возмездия. Что это такое?

- Всего лишь образное выражение, - последовал быстрый, сбивчивый ответ. Мейстер точно не знает, какие потенции содержатся в Големе, но предполагает, что для него они могут оказаться губительными.

- Для чего же тогда он сотворил этого истукана?

- Причин несколько, - Рахиль на секунду задержала дыхание и стала говорить размеренней. - Голем - символ любви, связь между ним и Филиппом, дань прошлому мейстера, попытка вдохнуть жизнь в мертвую материю, а также своеобразное напоминание о себе.

- То есть, он был создан из этих соображений, но не оправдал возложенных надежд?

Девочка досадливо тряхнула головой.

- Это несущественно.

- Хорошо, - сказал юноша, и невольный трепет охватил его, - тогда ответь мне хотя бы вкратце, каким образом мейстер оживил Голема?

Рахиль долго молчала, так долго, что Бендик-младший подумал: она не ответит. Когда бессмертная заговорила, за ее словами словно приоткрылась мрачная бездна, от близости которой детское тельце сотрясала крупная безостановочная дрожь.

- Он выкопал кости своего создателя, вложил в размягченную материю частичку себя и частичку Филиппа и таким способом замкнул цепь рода.

- Что значит... - хотел спросить Отон, но Рахиль сделала знак рукой, веля ему умолкнуть.

- Я больше ничего не могу тебе сказать, я ослабела.

Отон уселся перед ней на пол и взял ее холодные маленькие ладони в свои.

- Еще одно, - настойчиво попросил он. - Что происходит с Эрнё?

Ее личико жалко сморщилось, но, уступая просьбе, она сообщила:

- Мейстер умирает.

Шестерни за стеной судорожно дернулись и завертелись в обратную сторону, после мирной тишины кабины их шум показался Бендику дикой какофонией лязганья и громыханья. Раскрытая створка иллюминатора, раскачиваясь, хлопала по дереву, кабину нещадно мотало; Рахиль комочком съежилась на полу, да и самого Отона сила вращения оттолкнула к переборке. Он старался перекричать грохот.

- Разве вампиры..?

Но тут лифт в последний раз встряхнулся и застыл на месте. Рахиль, хлопнув дверью, выбежала в коридор и оставила Отона в одиночестве.

Отчего-то он знал, что не поделится с апостолами информацией, полученной от девочки и ее мейстера. На последнего Отон снова наткнулся в библиотеке, Эрнё выглядел так, словно за прошедшее время ни разу не пошевельнулся, и Бендик задался вопросом: что такое эта мертвая неподвижность, подмеченная им у вампиров, - часть природы хищника, способного сутки провести в засаде, или терпение мертвеца в ожидании Страшного Суда? Пока он стоял и смотрел, обсасывая даже не мысль, а сам процесс мышления, машинально отметив, что осколки градусника уже кем-то убраны, а на столе добавилась тарелка с нетронутой пищей, позади раздались приглушенные шаги, и в Отона врезался Филипп - он прожег смертного отсутствующим угольно-черным взглядом, неразборчиво ругнулся и на цыпочках приблизился к Эрнё.

- Ты меня слышишь, радость моя? - спросил он таким проникновенным голосом, что у Отона, пусть и был он здесь посторонним, защемило сердце.