Киони Сэндзё - Последнее лето в Ильзенге

- Пока что похоже на сказку.

- Это лишь середина истории. Веком позже в Ильзенге поселился на покой пожилой аристократ, всю свою молодость сражавшийся с турецкой заразой. Ради удобства повествования назовем его вице-ишпаном. Книга, лежащая у меня на коленях, принадлежала ему. Это хроника нашего комитата, преподнесенная вице-ишпану местным священником - другим, потому что первый благополучно почил в бозе на пятьдесят лет ранее. В возрасте покойного каноника знатный венгр, потерявший вкус к вину и тягу к женщинам, перелистывая ради развлечения богоугодную книжку, случайно наткнулся на поэму и малость тронулся умом. Он прочно уверился в пророческом характере стихов, а себя отождествил с садовником, готовящим сад к приходу Спасителя. Конец его жизни был омрачен частыми визитами кредиторов - на разбивку розового сада тратились крупные суммы, и аристократ здорово залез в долги. Тем не менее начинание его процветало, благоухало и приносило вице-ишпану удовлетворение - что в преклонном возрасте заменяет человеку здоровье. А потом настал так называемый "черный год". Помещик насчитал семь казней ильзенгейских, вполне в духе Ветхого Завета, который он перетолковывал по своему разумению: морозы, поднятие Дуная (тогда берег был ниже, чем теперь), нашествие прожорливых насекомых, мучнистая роса, стадо коров, неизвестно как забредших в господский сад, далее - ураган, поломавший то, что еще уцелело; ко всем этим бедам прибавьте угрозы въедливых кредиторов - и вы поймете, почему старый венгр лежал при смерти.

Он не вставал с кровати, хотя недомогание его было чисто душевного характера. Слуги, желая порадовать хозяина, сообщили ему, что у крыльца распустилась одна упрямая роза, но могло ли это ободрить умирающего, когда дело его жизни целиком обратилось в руины?

И вот, как повествует легенда, во сне ему явился ангел с огненным мечом и сказал: "Господь покарал тебя за гордыню, так как время для цветения не настало. Ты заслужил единственную розу, и милостивый Господь оставил ее тебе. Смирись же!"

Вице-ишпан проснулся на рассвете и почувствовал, что в силах самостоятельно сойти с постели. Туманным росистым утром он сошел с крыльца, и аромат цветка вел его к цели, как вдруг он заметил незнакомого человека, который стоял к нему спиною и мочился на драгоценный розовый куст. Разгневанный венгр выхватил саблю...

Дверь с грохотом распахнулась, пропуская Филиппа. Мейстер, осекшись, вскинул удивленные глаза, и улыбка слетела с его презрительно искривившихся губ.

- Что тебе нужно?

Цыган молчал. Эрнё кошачьим, бесшумным шагом обошел его кругом, внимательно вглядываясь в бессмысленные черты вампира. Филипп, неразборчиво мыча, потянулся к нему рукой со скрюченными пальцами.

- Что? - в голосе мейстера зазвучали злые нотки. - Я ведь просил сегодня меня не беспокоить!

Филипп, качнувшись, энергично отмахнулся ладонью от света лампы.

- Болван Граховски! - громко произнес Эрнё. - Спать, иди спать, Филипп.

Цыган вместо ответа начал медленно клониться вперед.

- Аааа! - вырвалось из его разинутого рта, он ладонями впился в плечи Эрнё, вжимая мейстера в книжную полку, кудлатой головой приникая к открытому беззащитному горлу. Эрнё коротко, болезненно охнул. Отон вскочил в испуге. Оттаскивать вампира? Или звать на помощь? Но глаза мейстера отыскали его, заставили замереть на месте; в них смешались горькая ирония, упоение и стыд.

- Идите, - прошептал мейстер одними губами, однако Отон понял и незамедлительно оставил их наедине.

Ложь внутри лжи.

Отон очнулся в своей комнате со странным ощущением: ему приснилась сущая нелепица, переплетение кошмара и гротеска. Сначала Рахиль Нимани-Вардьяш укусила его в сгиб локтя, и, вследствие ужаса, этот сон сменился другим: в доме умирали хозяева, а виновником всего был игрушечный арбалетчик, пускавший опасные отравленные стрелы. Отон разыскал игрушку в самой дальней и темной комнате, однако из других дверей напротив появились Клара с Глигором, и Клара бросилась на него с ножом, будто бы это он был убийцей. Арбалетчик не преминул выстрелить, но, к счастью Бендика, промахнулся, упал на пол и разбился. На этом нелепая греза не закончилась: в следующей картине Отон, умиротворенный, паковал вещи в библиотеке, когда с внезапным сухим и жутким треском стрела, навылет пробившая стену, вонзилась возле самой его головы. Он подскочил как ужаленный и проснулся.

Комната еще утопала в полумраке, но снаружи все заполонило призрачное сияние рассвета. Белые полупрозрачные шторы над окном, раздуваемые бризом, слабо и беззвучно колыхались, пузырились и опадали снова. Безмолвие нарушали только птицы, чей слабый и робкий щебет доносился со стороны Дуная, из неширокой полосы деревьев и кустарника, окаймлявшего край речного обрыва.

Просидев немало времени неподвижно, так как память услужливо подсунула ему события этой ночи, нуждавшиеся в осмыслении, Отон вдруг поежился, осознал, что замерз, зевнул и босиком лениво прошлепал к окну. Раздвинув шторы, он был несколько ошарашен видом сгорбленной спины неизвестного, торчавшего перед входом. Восклицание, вырвавшееся у него непроизвольно, было слишком слабым, чтобы привлечь внимание, и Отон после первого шока весь обратился в зрение и слух.

Человек - если то был смертный, - стоял к нему вполоборота и пристально разглядывал едва распустившуюся розу около крыльца. Отон по аналогии вспомнил неоконченный рассказ Эрнё, и два смутно схожих взгляда, две картины наложились одна на другую в его сознании. На первой - верхушки кустов и деревьев чистыми золотыми мазками свободно парили в переполнявшей пейзаж прозрачности, на второй - влажный багровый рассвет дряхлого романтизма не позволял разглядеть подробностей, однако и фигура, и очертания местности давали понять, что мир в общем-то мало изменился за годы, разделившие оба события, - или это сами события нисколько не менялись?

Неизвестный глазел несколько мгновений, затем протянул руку к белому бутону и щелчком сбил его на землю. Потрясенный, Отон высунулся наружу почти наполовину и открыл рот для сердитого окрика... но сад оказался таинственно пуст и яркой глянцевой картинкой висел где-то вдали, в изогнутой паутине из белых нитей. Птичий гам накрыл Бендика с головой, оглушил и увлек в зеленую илистую глубину... Отон захлебнулся волной и отчаянно рванулся к поверхности, находившейся где-то сбоку и наверху. Он барахтался изо всех сил, но легкие его по-прежнему втягивали одну воду. "Почему я не всплываю?" - мелькнула в его сознании последняя мысль, прежде чем он, истощившись, прекратил всякое сопротивление...

- Ну-ка, рассказывайте, что вы искали на дне Дуная? Тихо! Лежите, не дергайтесь! Я вам не враг, скорее, наоборот, если уж вытащил вас из реки и привел в сознание.