Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Вне всяких сомнений (сборник)

В путь мы отправились, чувствуя себя великолепно.

— Завтрак, — изрек папочка, — следует сделать обязательным, как школьное образование. Я предсказываю, что скоро будет установлена прямая зависимость между современной тенденцией обходиться без завтрака и ростом преступности среди несовершеннолетних.

Я промолчала. Мужчины — моя слабость, вкусная еда — моя погибель, но мне было все равно.

Пообедали мы в Барстоу. Я, правда, осталась в машине и попыталась вздремнуть.

В отеле нас встретил Клифф, и мы с ним попросили нас извинить — он пригласил меня поехать с ним на машине посмотреть университет. Когда мы пришли на автостоянку, он спросил:

— Что с тобой? Лицо такое, словно ты лишилась последнего друга… И ты исхудала, ну словно щепка.

— Ах, Клифф, — сказала я и расплакалась у него на плече.

Потом он вытер мне нос и завел мотор. Мы тронулись, и я рассказала ему все. Он промолчал, но вскоре свернул влево.

— Разве университет там? — спросила я.

— Неважно.

— Клифф, я тебе совсем опротивела?

Вместо ответа он остановил машину перед внушительным зданием, и мы вошли. Оказалось, что это картинная галерея. Все еще не говоря ни слова, Клифф повел меня на выставку старинной живописи и указал на картину.

— Вот, — сообщил он, — мой идеал женской красоты.

Я посмотрела. «Суд Париса» Рубенса.

— И вот, и вот, — продолжал Клифф, кивая на другие полотна Рубенса, чьи натурщицы, честное слово, ни про какие диеты наверняка ничего не слышали.

— Вот что требуется нашей стране! — объявил Клифф. — Побольше пухленьких девушек и побольше ребят вроде меня, способных оценить их.

Я молчала, пока мы не вышли из музея. Мне требовалось переосмыслить все мои представления. Но что-то меня грызло, и я напомнила ему, как он обругал фигуру Клариссы, девушки такого же роста и таких же объемов, что и я.

— А да! — припомнил он, — Настоящая красавица, просто сногсшибательная…

— Погоди, Клифф, но ты же сказал…

Он схватил меня за плечи.

— Ты меня за полного идиота принимаешь, дуреха? Так я бы и подал тебе повод взревновать!

— Но я никогда не ревную!

— Расскажите вы ей! Так где перекусим? «У Романова»? В «Бродяге»? Денег у меня полным-полно.

Меня нежили теплые волны счастья.

— Клифф…

— Что, детка?

— Мне говорили про коктейль «Мечта идиота». В большой бокал кладут два банана; шесть сортов мороженого и…

— Ты отстала от века. Про «Эверест» слышала?

— О?

— На подносе строят пирамиду из двадцати одного сорта мороженого, скрепляя четырьмя бананами, жженым сахаром и орехами. Потом обливают шоколадным сиропом, утыкивают орехами под скалы, обсыпают ванильной пудрой, а вершину покрывают взбитыми сливками под снег. Ниже втыкают петрушку под деревья, а на верхнем склоне присобачивают маленького пластмассового лыжника. Его берешь на память о пережитом.

— О-о-о! — вздохнула я.

— По одному на клиента. Но если ты съешь все, я не плачу.

Я расправила плечи.

— Вперед, на взятие «Эвереста»!

— Ставлю на тебя, Плюшка.

Клифф самый лучший из всех мужчин в мире.

На горизонте виднелось неподвижное облако. Его подпирали невероятных размеров смерчи — «гавайские Столбы».

Капитан Блейк опустил бинокль.

— Ну что ж, джентльмены, вот и они.

Кроме вахтенных, на мостике гидрографического судна ВМФ США «Мэхен» находились двое гражданских; к ним капитан и обращался. Старший из них, тот, что пониже ростом, внимательно вгляделся в подзорную трубу, позаимствованную у рулевого.

— Я не могу их разглядеть, — пожаловался он.

— Ну так попробуйте мой бинокль, — предложил ему Блейк. Он обернулся к стоящему на палубе офицеру. — Мистер Мотт, пошлите, пожалуйста, к носовому дальномеру.

Лейтенант Мотт поймал взгляд вахтенного старшины, прислушивавшегося с почтительного расстояния к разговору, и сделал ему знак. Старшина, шагнув к микрофону, подал сигнал «Внимание!», и металлический голос громкоговорителя заполнил судно, заглушив последние слова капитана.

— Пе-еррр-вый дальномеррр! Пр-рр-риступить к р-рр-ра-боте!

— Я спросил, — повторил капитан, — не лучше ли видно с этим.

— Мне кажется, я вижу, — сказал Джекобсон Грейвс. — Две черные вертикальных полоски от самого облака до горизонта.

— Они самые.

Другой штатский, Билл Эйзенберг, вооружился подзорной трубой, когда Грейвс предпочел ей бинокль.

— Ага, я тоже вижу, — заявил он. — С трубой все в порядке, док. Но они вовсе не такие огромные, как я ожидал.

— Они все еще за горизонтом, — объяснил Блейк. — Вы видите только самые верхушки. А они вздымаются на одиннадцать тысяч футов от поверхности воды до облака — если, конечно, они еще продолжают расти.

Грейвс тут же отреагировал на нотку сомнения, прозвучавшую в голосе капитана.

— А почему такая оговорка? Ведь они не меняются, верно?

Капитан Блейк пожал плечами.

— Совершенно верно. Вон они, прямо по носу. Но их там вообще не должно было быть — четыре месяца назад их не существовало. Откуда мне знать, что с ними станет сегодня или завтра?

Грейвс кивнул.

— Согласен с вами. Нельзя ли оценить их высоту по расстоянию?

— Посмотрим, — Блейк обернулся к штурманской рубке. — Какие отсчеты, Арчи?

— Секундочку, капитан, — штурман наклонился к переговорной трубке. — Дистанция!

Искаженный трубой голос ответил: «Первый дальномер — нет отсчетов».

— Больше двадцати миль, — задумчиво сказал Блейк. — Придется подождать, доктор.

Рулевой по приказу лейтенанта Мотта трижды ударил в рынду. Капитан ушел с мостика, напомнив напоследок, чтобы ему дали знать, когда корабль окажется в трех милях от Столбов. Грейвс с Эйзенбергом последовали за ним; оставалось немного времени до обеда в обществе капитана, и нужно было успеть переодеться.

Капитан Блейк был старомоден — никаких деловых разговоров за обедом. Только когда наступило время кофе и сигар, он продолжил прежнюю тему.

— Ну что ж, джентльмены, — закурив, начал он. — Что, собственно, вы предлагаете делать?

— А вам в Военно-морском министерстве разве не объяснили? — спросил Грейвс.

— Не все. Я получил письмо с указанием предоставить судно и экипаж в ваше распоряжение для исследований Столбов, а два дня назад пришел приказ принять вас на борт сегодня утром. И никаких подробностей.

Грейвс бросил обеспокоенный взгляд на Эйзенберга, затем снова обратился к капитану.

— Кх-м-м… — мы предполагаем, капитан, подняться по столбу Канака и спуститься по Вахини.

Блейк уставился на него, начал было говорить, замолчал и наконец продолжил:

— Я надеюсь, вы меня извините, доктор, — мне не хотелось бы показаться грубым, — но это выглядит так, как будто вы свихнулись. Это не самый лучший способ совершить самоубийство.