Валерий Сегаль - Освобождение беллетриста Р

Теперь я уже не в силах припомнить, с кем встречалась в тот день наша команда -- матч был второстепенный; помню лишь, что играл Тони Миранья, и, пользуясь случаем, я рассказал Коре, что он -- мой одноклассник. Она не поверила, чем лишний раз продемонстрировала собственную ущербность. Я уже давно вышел из того возраста, в котором люди придумывают себе знаменитых одноклассников. Кроме того, мне показалось обидным -- комплекс неполноценности! -- что знакомство с Тони -- есть нечто, столь меня возвышающее, в глазах Коры даже невозможное. Разозлившись, я перестал с ней разговаривать. Безразличная к футболу, она вскоре уснула, чему я, конечно, был только рад.

Следующее утро было как две капли воды похоже на предыдущее. Опять похмелье, волшебная мелодия по телевизору, женщины, вылетающие в никуда из собственных халатов (этот фокус Мерлина -- далеко не самый удивительный -меня прямо-таки заворожил), неудовлетворенная Кора и прочее, прочее, прочее...

Несмотря на ранний час, в казино уже было людно. Мы выпили по стакану шампанского, опуская попутно монеты в игральные автоматы -- я инфантильно, Кора с азартом. Мне вдруг захотелось портвейна, и мы отправились завтракать за "Круглый стол короля Артура".

У входа в ресторан стоял атлет в легких рыцарских доспехах -- серебрянная кольчуга прикрывала торс, оставляя обнаженными мощные загорелые руки и ноги. Его бицепсы были на редкость велики и эффектны, и мне показалось странным, что такой человек прозябает в швейцарах, не находя себе лучшего применения. Я невольно подумал: а что бы делал я без своего папаши, если даже такой атлет не находит себе достойного места. Я всегда завидовал культуристам, хотя не любил в этом признаваться.

Когда мы подходили к ресторану, я заметил, что Кора с вожделением разглядывает могучего стража. Никакой ревности я не ощутил, разве лишь легкое раздражение. Как можно небрежнее я осведомился, подают ли за "Круглым столом" портвейн. С вежливой улыбкой "рыцарь" отвечал, что за "Круглым столом" есть все. Я сунул ему в руку пару монет и тотчас же почувствовал на себе неприятный взгляд Коры. В этом взгляде промелькнуло презрение, а возможно и отвращение. Вроде я ничего плохого не сделал -- все дают чаевые швейцарам -- но чувствовал себя неправым. Обыкновенно, швейцар -- существо безликое, однако данная ситуация содержала в себе определенную психологическую подоплеку, превращавшую этого парня чуть ли не в элемент извечного любовного треугольника, причем мне, скорее всего, отводилась роль "тупого угла". Так или иначе, я пытался его уязвить, а в результате уязвил лишь себя; он же, разумеется, ничего не заметил да еще получил от меня деньги на водку.

За "Круглым столом" (Кору поразило, что стол и впрямь оказался общим, большим и круглым; я бы, напротив, предпочел отдельный столик и с другой женщиной -- хотя бы даже и с Лисой) я первым делом залпом выпил стакан портвейна. Я видел, что Коре это не понравилось, но она промолчала, к тому же ее внимание привлекли румяные, дешевого вида, сосиски с горошком (какое убожество!), и я наложил ей полную тарелку, а себе взял дюжину устриц и новый стакан портвейна. Кору злило мое поведение, но все вокруг было для нее новым и чудесным; при этом с одной стороны -- окружающее великолепие делало Кору добрее и веселее, но с другой -- на столь богатом фоне я раздражал ее еще сильнее.

Я вышел из ресторана изрядно охмелевшим с определенным ощущением, что меньше всего я хочу вновь оказаться в постели с Корой, а больше всего -- еще выпить. Для последнего в "Замке короля Артура" имелись все условия. Мы отправились играть в рулетку -- играл я, а Кора стояла сзади -- и я поминутно "добавлял", а она злилась, и я злился на нее и на себя, но не мог ничего с собой поделать. Одним словом, к полудню я был "готов". Как комментировал подобные ситуации покойный Гамбринус (иронично поглядывая на нас, студентов, из под своих кустистых, как у Президента, бровей): "С утра выпил -- весь день свободен".

События того дня я помню смутно. Мы обедали с водкой в соседнем отеле, после чего Кора "выгуливала" меня на морском берегу. Помнится я еще где-то пил пиво, а потом у меня болела голова, и двоились предметы перед глазами. Засыпал я вновь под "музыку Мерлина" -- видно Коре она тоже нравилась -- и даже помню, как подумал, что надо бы все-таки сходить на его шоу.

Проснулся я на другое утро в том "безобидном" (можно было ожидать худшего) состоянии, когда очень хочется пива, и когда -- я знал это по опыту -- сей благородный напиток особенно хорошо усваивается организмом. В номере звучала все та же музыка -- Кора уже проснулась и включила телевизор. Увидев, что я зашевелился, она уставилась на меня вопросительно и недовольно; затем в ироничной манере осведомилась насчет наших планов на сегодня ("Кто-то обещал сводить меня на Мерлина"). "Сначала пиво, -- отвечал я и тут же, уловив ее нараставшее возмущение, поспешил добавить: -- Кассы, торгующие билетами на шоу, все равно открываются лишь в полдень".

В стильном пивном баре (излишне говорить, что это было в "Европе") я залпом выпил две кружки, после чего заказал третью и -- конечно же! --дюжину устриц. Мое пересохшее за ночь нутро впитывало пиво, словно губка. Я выпил еще кружку, полил устрицы острым соусом и вновь подозвал бармена. Тут Кора взбеленилась и заявила, что я могу отдыхать, как мне вздумается, она же пойдет погуляет, посмотрит другие казино. Я испытал нечто даже вроде облегчения, возражать не стал, спросил только -- есть ли у нее деньги. Она ничего не ответила и ушла.

Я чувствовал себя последней свиньей. Мне было стыдно перед самим собой за то облегчение, которое я испытал при уходе Коры. Надо уметь всегда оставаться джентльменом, подумал я. Надо, но порой очень не хочется.

Я выпил еще две кружки и вернулся в свой номер. Я ощущал настоятельную потребность выспаться, но все же собрался с силами и, прежде чем лечь, порылся в телефонной книге и заказал два билета на вечернее шоу Мерлина.

Спал я долго, а когда проснулся -- в вполне, кстати, удовлетворительном состоянии -- часы показывали шесть. Кора еще не возвращалась, и я начал тревожиться. Впрочем, времени до шоу еще оставалось достаточно, и я решил пока принять ванну, а затем спуститься в бар, чтобы взбодриться рюмкой коньяку. Стоя под душем, я напевал вьевшуюся в память "волшебную мелодию" и вспоминал фокусы Мерлина. Я чувствовал себя последней скотиной и думал о Коре не без нежности. Возможно, это был похмельный синдром.

Когда я вышел из ванной, Кора была уже в номере и собирала свои вещи.

-- Отдай мне, пожалуйста, мой билет на самолет, -- потребовала она.

-- Кора я взял билеты на вечернее шоу, -- сказал я глупо и растерянно.

Она не ответила и продолжала упаковывать свою необъятную сумку. Вид у нее был удовлетворенный и победоносный. По всему чувствовалось, что она нашла себе нового партнера и переселялась к нему в номер. Я отдал ей авиабилет.