Майкл Флинн - Эйфельхайм: город-призрак

— Да, как будто слово еретика имеет в их глазах какой-то вес. Но если кто-нибудь спросит о дьявольщине во время моего пребывания здесь, я смогу правдиво ответить, что ничего такого не видел.

— Спасибо, старый друг. — Они обнялись, и Дитрих подставил ладони, помогая Уиллу влезть в седло.

Оккам уселся:

— Я боюсь, ты понапрасну растратил свои годы в этой дрянной деревушке.

— У меня были на то причины.

И причины оставаться тоже. Дитрих пришел в Оберхохвальд, ища убежища, но теперь тот стал его уголком мира, он знал здесь каждое дерево, камень и ручей, как если бы в детстве набивал о них шишки. Пастор больше не смог бы жить в Париже. Когда-то ему казалось там лучше лишь потому, что он был моложе и не познал еще удовлетворения жизнью.

После того как «досточтимый инцептор» уехал прочь, Дитрих вернулся в деревню, где столкнулся со своим арендатором, Гервигом Одноглазым, направлявшимся в поля.

— Уехал с глаз долой, святой отец, — загоготал старик. — И пусть катится.

— Вот как? — спросил пастор, дивясь, что за обиду успел затаить Гервиг на Оккама.

— Уехал из Нидерхохвальда сегодня утром, с телегой, гаремом и всем остальным. Отправился во Фрайбург с первыми петухами.

— Еврей? — Внезапно на июньском солнце Дитриха пробил холодный пот. — Но он же собирался в Вену.

Гервиг потер подбородок:

— Не могу сказать, мне плевать. Он дрянной человек. Курт-свинопас, муж моей кузины, слыхал, как старый еврей говорил, что покончит с Анжелюсом. Какая мерзость! Без колоколов как простой народ узнает, когда прекращать работу?

— Анжелюс, — повторил Дитрих.

Гервиг подался вперед и понизил голос, хотя никто здесь и не мог услышать их:

— И эта тварь, похоже, увидела мельком кого-то из ваших необычных гостей. Курт слышал, как тот восклицал о нечистых животных и летающих демонах. Курт, он сразу бросился сюда, поскольку хотел поспеть с новостями первым. — Гервиг харкнул и сплюнул в грязь, но относилось ли это на счет еврея, вкуса кузины в вопросе избранников, или старик просто прочищал горло, Дитрих не стал выяснять. Он устремился в пустую церковь, где, посреди образов страдающих святых и заморских чудовищ, пал на колени и принялся вновь молить о прощении грехов, как делал более десяти лет назад.

Там его, распростертым ниц на каменных плитах, и нашел Манфред. Он сел на ступенях алтаря рядом с Дитрихом:

— Я послал Макса и его людей перехватить еврея, — сказал он. — Здесь всего лишь несколько дорог, по которым можно проехать, к тому же с телегой. А люди Макса на конях. Он привезет его назад.

Дитрих встал на колени:

— А затем?

Манфред откинулся назад на локтях:

— А затем посмотрим. Я импровизирую.

— Ты не можешь держать его вечно.

— Разве? Увы, полагаю, герцог начнет задавать вопросы. Семья, находящаяся под опекой сеньора, не может просто так испариться. Но нас заботит одно и то же, Дитрих, — добавил господин. — У Фридриха появятся претензии и ко мне. Я укрыл тебя.

Я могу бежать, подумал Дитрих. Однако куда на этот раз? Какой властитель примет его? Новые города на Диком Востоке нуждаются в поселенцах, и там не задают вопросов о прошлом человека. Дитрих вернулся к молитве, но его тревожило самолюбие. Потому он стал повторять одни и те же строчки, надеясь, что мысли последуют за словами. Спустя какое-то время Манфред поднялся и вышел из церкви.

Солнце уже клонилось к закату, когда началась суматоха, оторвавшая пастора от молитвы. Он вышел на улицу и увидел отряд, возвращавшийся по седловине между церковным холмом и замком. Это был Макс со своими людьми и связанным пленником с мешком на голове, лошадь которого вели под уздцы. Народ стекался из домов или бежал с яровых полей узнать, что стряслось.

Иоахим вышел вслед за Дитрихом:

— Это еврей? Почему он связан? Что Манфред намерен с ним делать?

Он планирует убийство, подумал Дитрих. Герр не может держать Малахая в заточении, ибо герцог выслал эскорт сопроводить того до Вены, как и не может отпустить на волю, поскольку маркграф накажет Манфреда за укрывательство Дитриха в течение последних двенадцати лет. Священник вспомнил фразу Макса о службе двум господам. Но несчастный случай… Смерть будет более подходящим решением для всех.

За исключением самого Малахая, конечно.

— Куда ты собрался? — спросил Дитриха Иоахим.

— Спасать Манфреда.

Он обнаружил герра в дальней части замкового зала восседающим под знаменем Хохвальда. Войдя в зал, Дитрих услышал, как с треском захлопнулись ворота Главной башни, и увидел, что Манфред при этом тяжело вздохнул.

— Мой господин! — закричал пастор. — Вы должны освободить еврея!

Манфред, подпиравший кулаком щеку, удивленно поднял голову:

— Освободить его! — Он откинулся в кресле. — Известно ли тебе, что за этим последует?

Дитрих сжал кулаки:

— Ja. Doch. Известно. Но грех требует наказания, а не еще одного греха. Еврей сотворен по образу и подобию Господа, так же, как и крэнки, и последние из них однажды обретут спасение. Господь примет Малахая за его веру в прежний Промысел, ибо его Завет передается из колена в колено. Бог дал Его народу Завет, и Господь не сложил с себя клятвы. Малахай искал защиты у нас, и я клянусь так же, как в Рейнланде тогда, когда вы нашли меня: ни одному из тех, кто придет ко мне, не позволю я причинить вреда. Я клянусь, даже если этот обет поставит меня между ним и вами.

Лицо Манфреда стало непроницаемым:

— Ты задеваешь мою честь. Любишь ли ты пламя настолько, что будешь лить слезы над тем, кто подносит к тебе факел?

— У него достаточно на то оснований.

Герр хмыкнул:

— И ты принимаешь искупление, которое последует за этим?

Во время восстания маркграфом был старый Рудольф Баденский, но Фридрих, возможно, унаследовал обиды отца так же, как и его земли. Дитриха передадут из ведения светского суда в руки суда церковного, если он попросит, но тот сможет лишь заменить петлю костром. И все же Карино убил своего инквизитора, Петра из Вероны, [241] Имеется в виду убийство гонителя манихеев, мученика Петра из Вероны в 1252 г. Карино зарубил его топором, когда тот шел вместе со своим братом Домиником из Комо в Милан. и закончил жизнь в великой святости в обители Форли — где настоятелем служил родной брат Петра.

— Я не прошу о снисхождении, — ответил пастор. Манфред обратил взгляд в угол залы:

— Ты слышал, что он сказал?

— Я слышал.

Дитрих повернулся. Слева от него стоял старый еврей со следами побоев, а подле него растрепанный Тархан бен Бек. Малахай приблизился к Дитриху и в упор посмотрел ему в глаза. Тот вздрогнул, но затем покорно замер под пристальным взглядом иудея.