Олег Верещагин - Новое место жительства

Тёмно–русый, круглолицый, как Максим, но высокий и кареглазый — один такой кареглазый в компании — мальчишка, Дима Лукьянов, единственный поднялся и пожал мне руку. Правда, я не ощутил ни в ком недружелюбия. Хуже всего были пожалуй равнодушие Вадима и какая‑то непонятная ирония Антонины. Остальные, похоже, были готовы со мной подружиться.

Я так почувствовал, а я уже упоминал, что неплохо чувствую людей при первом знакомстве.

Юрка между тем уже разделся и полез в воду, толкая перед собой баллон с ухитрявшейся царственно на нём возлежать Нинкой — похоже, им нравилось играть в Величественную Госпожу и Влюблённого Слугу. Я, посматривая по сторонам, тоже стащил бермуды, скинул кроссовки и уселся на песок. Никто не спешил со мной заговаривать, но и чужим я себя тоже не ощущал — и внезапно с удивлением понял, что, пожалуй, нашёл друзей.

Это было странное ощущение.

— Что умеешь? — деловито, но в то же время дружелюбно поинтересовался вдруг Паша, переворачиваясь на живот и глядя на меня.

— Отстаааань от него, Зуб, — протянула веснушчатая Аня. — У нас выходной. Законный. Давайте отдыхать и песни петь.

— Нет, кто как, а я только сейчас от вони отмылась, — заявила толстенькая Оля. — Но всё равно зря Юрка нас отослал, вон как получилось… Ни за что больше в болота не полезу.

— А малярия? — спросил Коновалов. — Малярия как же? Это же такое наслаждение! Поймать анофелеса [26] Малярийный комар. , — он сделал такое реалистичное движение рукой в воздухе, что все засмеялись. — Препарировать его… — он шевельнул пальцами. — Извлечь возбудитель… — он причмокнул, как бы разглядывая что‑то, зажатое в щепотке.

— Смейся–смейся, — беззлобно отмахнулась под общий смех Оля. И повернулась ко мне: — Ты их меньше слушай. Как что, так они ко мне бегут. Зимой… — она устроилась удобнее.

— О не–е-ет!!! — взвыл долговязый Витя.

— Зимой, — невозмутимо продолжала девчонка под общее хихиканье разной степени ехидности и громкости, — гуляю я по центральной площади у ёлки. Согласись, уже само по себе страшно… — я кивнул, хотя не очень понимал, что тут страшного. — Вся в красивой шубе и новогоднем настроении с головы до пят. Ни о чём худом не помышляю, ни–ни. Вдруг появляется эта безумная банда, — она кивнул в сторону неба, — Редиска, Великий и Ужасный, а с ним — Братья Зуб… — чьё‑то хихиканье стало истерическим. — Редиска с треском разрывает на себе всё до тельняшки, на его могучую голую грудь сыплется новогодний снег…

— Не было, — быстро ответил Витя, и я понял, что Редиска — это он. От Редина, ну конечно…

— Было… — в сторону сообщил Зубков–младший. Я не видел его лица, но по голосу было слышно, что он улыбается.

— Предатель, — презрительно и грустно сказал Редин. — Топчите меня и мешайте с грязью… ииииихххх!!! — он улёгся лицом в песок, а Оля продолжала:

— Все трое — в снегу нашего Второго Всенебесного Отечества. Ломятся ко мне по площади так, как будто… — она задумалась, подыскивая сравнение. Все заинтересованно ждали. Потом махнула рукой и пояснила: — Как будто так и надо. Падают передо мной на колени, хватают меня за руки, лобызают их и мои красивые новые сапожки…

— Кхгм… — громко произнёс Паша. Оля быстро посмотрела на него и согласилась:

— Да, Старый Зуб не падал. Он, как всегда, остался стоять во весь свой внушительный рост, могучий и непоколебимый, потому что коленки не гнулись от ужаса… — Паша махнул рукой. — Выясняется, что они притащили сюда роженицу…

— Роженицу?! — не выдержал я. Мир передо мной стремительно разворачивался в многомерное яркое полотно, игравшее всеми красками… и я уже не знал, что с этим делать.

— Роженицу, — кивнула Оля. — Обычное дело, но такая паника поднялась… Короче, когда я до завода добралась, там и без меня родили. Но самое интересное, что там с ней ещё один человек сидел…

— Ну я сидел, — лениво отозвался Коновалов. — Сидел. Пока ты там телепалась в своей красивой шубке по сугробам, я всё и сделал, как надо…

- …и доложил мне, что вес ребёнка — примерно как «калашников», — победно заключила Оля. — Потом подумал и обстоятельно добавил: «Незаряженный.»

— Погоди, ты врач, что ли? — уточнил я недоверчиво, переждав общий хохот. — Тебе сколько лет‑то?!

— У меня родители врачи, оба, — ответила толстушка. — Мама гинеколог как раз, отец — хирург. Ну я и поднабралась опыта, чуть ли не с рождения… И путём упорного самообразования.

— Я с вами две минуты, и мне всё время кажется, что меня разыгрывают, — признался я неожиданно для самого себя. Никто не стал смеяться или возмущаться, только Роман заметил:

— Это ещё ничего. Юрку мы бить собирались, он со слезами нас уговаривал — пойти с ним и посмотреть, что там и как.

— А у кого‑нибудь, — я оглядел всех, — есть соображения, что это такое на самом деле?

— Ты про переход? — спросил Роман. — Никаких. Какой‑то природный фокус, выверт…

— Но ведь завод же на этом месте сто лет стоял! — потряс я рукой.

— Ну и что? — пожал плечами Роман. — Стоял. Может, только недавно эта дырка образовалась… Беспризорники её случайно нашли. Ян нашёл.

— Второй раз упоминаете, — заметил я. — Кто такой этот Ян?

— Ну, если уж ты к нам присоединился, то Яна ты точно увидишь, — пообещала Аня.

— Юрка сказал, что ты петь умеешь и на гитаре играть, — вдруг как будто очнулся Сашка. Я кивнул, удивившись, когда же мой кузен успел это сообщить. — Бардов уважаешь?

— Бардов, старый металл, советский, из западных — «Manowar», — конспектировал я свои пристрастия.

— Знаешь Цоя, «Последний герой»? — я кивнул. — Это что‑то вроде гимна у нас. не вообще, а именно у нашей команды.

— прочёл–пропел я. И услышал голос Вадима, не перестававшего играть ножом:

— Вот именно…

…Весь этот день дотемна мы провели на речке. Купались, играли в водное поло лёгким мячом (правил толком никто не знал, но от этого было только интереснее), играли на гитаре, пели, жарили сосиски, за которыми мои новые знакомые сбегали куда‑то в ларёк. Плавали — по очереди и кучей — на баллоне. Дурачились, шутили — и только когда сумрак начал опускаться на реку, а наверху, над откосом, зажглись огни — засобирались по домам. правда — не очень активно, нехотя. Как бы и собирались, и не спешили… а мобильники то и дело пищали разные мелодии в кучках одежды, перебивая друг друга. Это было смешно — о мальчишках и девчонках, ходящих в иной мир, как в свой двор, беспокоились самые обычные мамы и папы.

Или это всё‑таки выдумка? Глобальный розыгрыш приезжего лоха?

Я натянул бермуды, но не спешил обуваться, слушая, как Сашка рассказывает анекдот: