разные - Журнал ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ. Сборник фантастики 2006

— А ты?

— Ха, я как истинный воин выполню приказ командира — зарежу сопляка Павлика.

— Да, совсем забыл. Мне же надо сначала зарезать умника Серегу, а потом уже покупать дом.

— Кто же тогда прикончит старого осла?

— Зачем, он же нас к золоту привел. Мы его отпустим — над пропастью. Пусть летит, куда хочет.

И собеседники довольно загоготали, а пенсионер уполз в свою палатку ни жив ни мертв. На следующий день, когда Серый зашел за ним, Алябьев не смог встать, жалуясь на боль в сердце. Весь день ребята поили его валерьянкой и кормили нитроглицерином, сдержанно матерясь и надеясь, что он не помрет раньше срока. Вечером в палатку Алябьева заглянул Тенгиз, приставил к его морщинистому кадыку кинжал и сказал, обнажая в улыбке крепкие золотые зубы:

— Если завтра ты, ишак плешивый, не встанешь, мы с тебя живьем шкуру сдерем и кошельков наделаем, понял?

Геннадий Михайлович лежал в гамаке бледный и вялый, как садовый хрущ, и голубые глаза его, неестественно большие за толстыми линзами очков, глядели по-детски беззащитно. Он покорно кивнул:

— Не беспокойся, Тенгизик, завтра все будет хорошо.

И действительно, утром 22 сентября Алябьев двинулся в путь вместе со всеми. До цели почти добрались уже поздним вечером. Как заверял Геннадий Михайлович, осталось пройти каких-нибудь пару километров по скалистой тропе. Ему вторил и проводник Хуан — коренастый индеец лет сорока пяти, в засаленном фетровом котелке и выцветшем пончо, с лицом, словно вырезанным из мореного дуба.

Улучив момент, Серый отозвал его в сторону и спросил напрямик:

— Что тут за окачундра бывает?

Минуты две тот бесстрастно смотрел куда-то вдаль, потом строго сказал:

— Дай десять долларов, скажу.

Серый сунул ему мятую бумажку. Хуан спрятал ее под пончо, вздохнул, перекрестился, быстро поцеловал граненый ноготь большого грязного пальца правой руки, присел на корточки, как зек, и, раскачиваясь, забормотал что-то нараспев, мешая испанский с кечуа. Молодой человек с трудом понял следующее:

— Однажды Господь собрал все сокровища верхнего мира — ханан-пачи — на плато Чачапояс и спрятал за каменной дверью. И поручил стеречь ее Илье-пророку, который с тех пор летает над горами в своей огненной колеснице и истребляет всех, кто посягнет на клад. Только раз в году он отправляется к Господу с отчетом о проделанной работе. А называется его колесница «окачундра», что в переводе с кечуа означает «несущая грешникам гибель».

Серый обдумал легенду и опять спросил:

— Как спастись от окачундры?

— Надо больше молиться, — просто ответил Хуан и пошел в свою палатку.

Впервые за последний месяц оптимизм юноши пошатнулся.

Утром, едва непроглядный мрак ночи немного рассеялся, караван выступил в последний переход. Тропу было еле видно сквозь предрассветный туман. Кучки серых костей и обрывки тряпья, обильно устилавшие путь, огорчали глаз. Но вот пришли на место, и в первых лучах восходящего солнца ясно обозначился вырубленный в подножии горы портал с огромной каменной плитой, загораживающей вход. Сбоку виднелась узкая щель.

Радость охватила путешественников. Арслан с гортанным воплем, размахивая тротиловой шашкой, бросился к порталу, Тенгиз стрелял в воздух. А между тем на горизонте появилась странная овальная тучка, сверкающая, как новогодняя гирлянда. Она быстро росла, приближаясь. От нехорошего предчувствия у ребят похолодело в груди. Хуан, едва взглянув на тучу, вдруг побледнел и с жутким воплем: «Окачундра! Окачундра!» — бросился в заросли кустарника. Тенгиз и Арслан, как зачарованные, смотрели на восток, откуда появилась окачундра, держа автоматы наизготовку.

Серый сгреб Алябьева за грудки и заорал в ухо, перекрикивая нарастающий гул:

— Включай свою хреновину, Склифосовский!

Тот покорно вытащил из сумки «Изделие 22–09» и открыл футляр. Внутри лежал пожелтевший листок отрывного календаря за 22 сентября 1972 года и небольшая фомка, сделанная из куска ржавой арматуры. Геннадий Михайлович сказал, вручая ее онемевшему парню:

— 22 сентября надо было подцепить ею входную плиту и войти в хранилище. Это единственный день в году, когда окачундры не бывает. Теперь время ушло, и нам осталось только достойно встретить смерть.

Он снял очки, сел на землю и обхватил колени руками, глядя прямо перед собой. Тут Серый очнулся, пнул пенсионера ногой, схватил фомку и сунул ее в боковую щель портала, лихорадочно стараясь сдвинуть плиту…

Через час Хуан боязливо выглянул из расщелины. Солнце безмятежно светило с ясного неба, и трупы людей среди разметанного снаряжения вперемежку с грязью казались каким-то чудовищным диссонансом. Из-под куска гранитной скалы нелепо торчала толстая волосатая рука с обломком приклада. Индеец вынул из-за пазухи кривой деревянный крестик, поцеловал его и поставил около каменной плиты. Потом зажег свечку, помолился и отправился собирать уцелевшие вещи.

Дождь все накрапывал с низкого серого неба; темнело. Полтора часа я бесцельно бродил по зоопарку, не зная, что делать.

Этот день начался как обычно, с обзвона клиентов. «Вы не передумали? Может, все-таки купите ту квартиру, что смотрели на прошлой неделе? Нет? А когда вам перезвонить? Никогда? Спасибо, всего хорошего». И далее в том же духе. Я работал агентом в «Джабраил-эстейт» уже па-рулет и, хотя звезд с неба не хватал, числился на хорошем счету. Однако последний год зарплату не повышали, ссылаясь на убытки, хотя директора сменили себе за это время иномарки.

А после обеда случилось непонятное. Вызвал меня коммерческий директор Алексей Борисович и говорит:

— Помнишь «трешку» на Ленинском, что месяц назад забодал?

— Да.

— Так вот, она гнилой оказалась, — и он с интересом посмотрел на меня карими выпуклыми глазами, будто видел впервые.

— Да ну, не может быть, я все документы по десять раз проверял.

— Не «да ну», а неустойку тебе платить. С хозяином сам будешь объясняться.

Скоро я уже входил в кабинет генерального директора. Он, как обычно, сидел в шикарном кожаном кресле и делал вид, что работает на компьютере. На самом деле он просто играл в «Дум».

— Что ж ты так облажался? — спросил он, отрываясь наконец от экрана и зорко меня оглядывая.

— Не может быть, Джабраил Мусаевич, все было чисто. Уверен, тут какая-то ошибка, давайте вместе документы посмотрим, — внутренне содрогнувшись, ответил я.

— Ну уж нет. Тебе, ослиная голова, анализа мочи дать нельзя. Никаких документов ты уже не посмотришь. Вноси двадцать тысяч баксов неустойки и выметайся отсюда к свиньям собачьим, — и снова уткнулся в монитор, где, воспользовавшись паузой, вовсю развоевался страшный монстр с огнеметом наперевес.