Андрей Сердюк - Вложения Второго Порядка

- А что с гения взять можно? Кроме...

- Точно, - нечего. Но порезвились люди, порезвились и упёрлись в стену: то есть поняли, что нет таки у них никаких таких особых перспектив. Слезайте, граждане, приехали, - конец! И подвёл Казимир под всем этим делом кривую черту нарисовал, подобно первобытному своему предку, простой квадрат. Круг замкнулся... Вот и вся она - квадратура круга. Но поскольку весь опыт человеческий к двадцатому веку оказался негативным, замалевал Малевич свой квадрат чёрным колером... Тут и сказочке конец.

- А мог оставить квадрат белым, но поместить его на чёрном фоне.

- Но это было бы выражением отрицательного отношения к миру. У Казимира же именно отрицательное отношение к себе, точнее признание наличия Зла внутри себя, а так, я думаю, честнее. Не мир делает в нас дырки, мы сами друг в друга вбиваем гвозди и пули...

- Этот мир, значит, внутри нас... Мир внутри, Бог пока снаружи... Куб вписан сферу... центр которой везде... Черный квадрат - это тень в нашей башке, которую отбрасывает мир... Короче, убедил, - каким мы мир умеем видеть в данный исторический момент, таким и изображаем, а по-другому, - рожей не вышли, - Костя перелил в большую чёрную кружку приготовленный настой и протянул Зотову. - На, Димон, готово. Похлебай, - и будет тебе счастье. А насчёт того, что чёрный квадрат - икона двадцатого века, может ты и прав. Хотя, смущает, что больно уж он смахивает на ещё не включенный телевизор. Какой же двадцатый век без телевизора...

- Да, телевизор. Но уже выключенный. Мы его скоро выключим, поверь... Должен же сработать у человечества инстинкт самосохранения. Тут Казимир-вещун угадал...

- Может, и угадал... только без телека скучно будет...

- Настоящая жизнь - это скучная жизнь... Поэтому, я говорю: скука спасёт мир.

- А не красота?

- Это одно и тоже, - красота скучна. Нам интересно только патологическое... Анатомическое уродство, например...

- Возможно... Мир в этом ящике вне Добра, к бабке не ходи... А удобная штука этот чёрный квадрат! Какая тема! И всяк увидеть может в нём всё, что захочет...

- Это да! Ты сейчас вот сказал, и я увидел в нём, не поверишь, сразу двух знакомых женщин.

- Женщин?

- Да. Двух. Одну с чёрным саквояжем, другую с чёрным ящиком, - допивая горьковатое снадобье, промямлил Зотов.

- Ну и ладненько. Буэнос ночес, тебе, амиго!

26.

И в тот же миг океан седого ковыля окружил бедолагу Зотова.

И ничего вокруг больше не было.

Только заполнивший собой и пространство, и время дрожащий ковыль.

И не было неба, и земли не было, - только мягкий ковыль, только колючий ковыль. Гулял ковыль волнами, бил по ногам, качался над головой. И была непостижима природа этих приливов и этих отливов.

Нет, не ветер был причиной этого дыхания - ветер невозможен там, где воздуха нет. И не тени создавали иллюзию того, что колышется шёлк дикой травы. Откуда им взяться там, где света и тьмы не существует. Волновался ковыль сам по себе.

Как разумный океан Соляриса, отталкивающий своей таинственной безграничностью.

Как пульсирующее безумное Нечто, притягивающее своей безграничной тайной.

В этой качающейся и убаюкивающей белизне Зотов увидел (услышал? узнал? угадал?) крошечную белую точку. Она мгновенно (всё мгновенно там, где времени нет) обратилась в убелённого сединой старика.

- Здравствуй, почтенный Сагаан Толгой, - обратился Зотов к нему.

- И ты живи, Хурэн Хун, - вернул старик приветствие. - Долго ждал я тебя. Поднимался в Верхнюю Замби и опускался в Нижнюю. Книгу Судеб прочёл, ожидая тебя. И вот, наконец, ты пришёл. Пришёл из страны людей. Тех птиц, что, наевшись падали, теперь не могут взлететь. Знаю мысли твои. За кровь кровью хочешь ответить, за смерть - смертью. Знаю, зачем ты пришёл. Задай-шулуум нужен тебе для битвы с врагом. Ну, что же, батыр, укажу тебе Путь, в конце которого сможешь найти ты волшебный будал - камень, упавший с небес. Если найдёшь его, равных тебе не будет.

- Спасибо тебе, почтенный Сагаан Толгой.

- Не спеши благодарность ронять, - труден будет твой Путь и полон опасностей. И чтобы его облегчить, дам тебе я кувшин полный воды. Она будет нужна тебе, Хурэн Хун, но не для утоления жажды. И дам тебе тлеющий уголь из своего костра. С его помощью сможешь огонь разжечь, Хурэн Хун, но не для того, чтоб согреться. И дам тебе этот хабао - прут шерстобитный. Будет нужен он тебе, Хурэн Хун, но не для той работы, что привычна ему. Всё остальное, что нужно для завершенья Пути, ищи Хурэн Хун только в себе самом. Готов ли ты? Полон ли сил и решимости сделать свой первый шаг?

- Да, я готов. Но не знаю, куда мне идти.

--Выпей архи из этой стариной чаши. Выпьешь до дна, - увидишь звезду. Следуй за ней. Надеюсь, Хурэн Хун, что в Пути растеряешь, жгущее тебя изнутри, желание мести. И прощай! Всё, что хотел сказать, я сказал.

Старик исчез, как и не было его, а Зотов залпом выпил из чаши что-то горько-тягучее.

Белая муть, окружающая его, начала медленно (вот и появилось оно, ощущение времени) растворяться.

Действительность проявилась, не торопясь, как изображение на фотобумаге, опущенной в проявитель.

Он увидел, что стоит в долине, окруженной горной грядой.

И небо над его головой было высоким.

И в той высоте увидел он, как и обещал старик, яркую точку, от которой к его ногам спускалась линия, подозрительно похожая на луч лазерного прицела.

Делать нечего, - нужно идти.

Долго шёл... Так долго шёл, что успел состариться. И стал выбиваться из сил, но - о, радость! - неожиданно вышел к бронзовой юрте. В юрту вошёл, полог откинув, и увидел внутри юную девушку, красоты несказанной.

- Не Агуу Ногон ли ты, милая, - спросил у неё.

- Может быть, - смутившись, ответила девушка. - А я знаю, кто ты. Мне говорили об этом тамгу, - она нежно коснулась рукой его родинки на правой щеке. - Ты - Хашхи Бухэ.

- Пусть для тебя я буду Хашхи Бухэ.

- Вижу, как сильно устал ты, батыр. Выпей же молоко Звёздной моей кобылицы, и силы вернуться к тебе, - девушка протянула ему большую пиалу.

Но осторожный гость кинул тлеющий уголёк старика на хворост, кучей лежащий на очаге. Жадный огонь быстро стал пожирать тонкие ветки, и Зотов плеснул на его языки молоко из пиалы. Оно вспыхнуло ярко, как АИ-95.

- Ай, нехорошо, девушка, живёшь на дороге тридцати ханов, а мне молоко червивое подаёшь, - стал укорять девушку Зотов.

Укоряя, коснулся её плеча шерстобитным прутиком. Исчезла девушка со своей юртой.

Удивляться некогда, - нужно дальше идти.

Долго шёл - дети успели состариться. Совсем изнемог-обессилел, но - о, радость! - нежданно-негаданно вышел к серебряной юрте. Полог откинув, вошёл и увидел внутри прекрасную женщину.

- Не Анма Мэргэн ли ты, хозяюшка, - спросил у неё.

- Может быть, - уклончиво ответила женщина. - А я знаю, кто ты. Я видела эту тамгу, - она ласково коснулась его родинки на правой щеке. - Ты - Гаагай Мэргэн.