Андрей Сердюк - Вложения Второго Порядка

-- Вот гады!

-- Что ещё расскажешь?

-- Да что я знаю? Ирина со мной не делится, она, как партизан - всё в себе держит.

-- Ну, ты же журналист...

-- Я - всего лишь критик, а не репортёр криминальных хроник! Кстати, кстати, кстати... сведу я тебе завтра с одним своим знакомцем, вот он то нам всё и нарисует в лучшем виде... покровы с тайн сорвёт рукой умелой... но это только завтра, только завтра.

-- Уже сегодня, - заметил Зотов.

И пошёл в сторону кровати, но вдруг вскрикнул, наступив голой пяткой на что-то острое; наклонился и поднял с ковра заколку для мужского галстука.

Она была сделана из металла, как пишут в протоколах, жёлтого цвета, и была выполнена в виде изящной миниатюры, которая изображала схватку двух животных: тупорылый лев с короткими крыльями и русалочьим хвостом вцепился намертво в холку заваленной им в противоестественную позу лошади.

И золото скифов...

И их же сюжеты...

-- Я представляю, что ты сейчас подумал, но я не такая, - сразу стала оправдываться Белла.

-- Знаешь, что я подумал? Я подумал, что производная от вещи бесполезной может быть весьма функциональна. Взять, допустим, галстук - деталь крайне не нужная, то есть даже не нужная абсолютно, а вот заколка для него - уже другое дело, она уже имеет практический смысл: прицепил, и галстук не елозит по салату. Во как! Так, наверное, и моя никому в общем-то не нужная жизнь... вещь в сущности пустая, хотя и пёстрая, но... но вот так вот подумаешь, а что если служит она основанием для производства от неё чего-то пусть маленького, но такого важного для выполнения Божественного Плана... вот... из этого исходя, становится понятным почему не имеем право мы прерывать свою жизнь самостоятельно... под страхом быть закопанным в землю за кладбищенской оградой... и, что еще важней, - под страхом лишиться права на жизнь вечную...

Он осторожно положил заколку, находка которой привела его к столь спасительным выводам, на стол и с разбега по-молодецки прыгнул на кровать, где, зарывшись в холобайбер, начал, что-то там ещё, правда, бормоча, стремительно засыпать:

-- Знаю, знаю: я - мужчина... да ложись ты... ложись рядом... тихо, наш мир на волоске... залазь под крыло... но только, пожалуйста, я тебя прошу, не смотри в глаза... там дорога... дорога ... и я - зверь на дороге... и моё дыхание - это дыхание зверя... и это - ярость... это - гон и запах... это - жажда обладать...и это, действительно, - страсть..

-- Любовь? - прошептала женщина.

-- Нет, нет - страсть... страсть - это когда не до гигиены... любовь - другое ... люболь... дорога... и устал... устал бежать... спать хочу... хочу... спать...

И Зотов как-то удивительно быстро уснул.

Так засыпают люди, которые устали смертельно и совесть которых, к тому же, чиста.

Белла прилегла рядом и долго рассматривала его лицо. Неподвижно и почти не дыша, только один раз, когда Зотов во сне застонал, она побаюкала его - чи-чи-чи - за плечо. А потом... а потом и сама уснула.

И снилось ей, как всегда, что она никакая ни Белла, а спящая бабочка. Бабочка, которой снится, что не бабочка она, а Белла, - та самая Белла, что видит себя во сне спящей бабочкой... И было не ясно: Белла она или бабочка...

Но обе они спали...

33.

Бар Дома Журналиста, в общем-то, ничем таким не отличался от бара любого другого заведения - какого-нибудь Дома Не Журналиста или, скажем, Не Дома Журналиста. Ничего специфического.

В полумраке зала было не людно и хорошо пахло кабуллетскими кофейнями.

Белла махнула кому-то рукой и уверено потянула Зотова к одному из столиков, за которым располагался в глубоком одиночестве, а точнее сказать, в уединении, кучерявый брюнет лет тридцати восьми - сорока. Его кудри уже были тронуты сединой, а по смуглому бородатому лицу, в рамке ласкового ленинского прищура, блуждала добрая, но лукавая усмешка, которой голливудские режиссёры любят наделять латентных маньяков.

Товарищ журналист тянул с утра тёплое шампанское.

"Шипение шампанского - шёпоты шаманские", - тут же сложилось в голове у Зотова и отлегло в запасники.

-- Что, Гриша, празднуем? - спросила Белла у сидящего.

-- Материал сдал, - пояснил бородач, жестом приглашая присаживаться .

-- Тогда всё понятно. Познакомься, Дима, - это Гриша Тронов. Гроза мафии и лакировщик действительности.

-- Гроза мафии - это понятно, а почему - лакировщик действительности? Что пишет лапидарно, подобострастно и верноподданнически? - спросил Зотов.

-- Да нет, это не профессиональное. Просто водку обычно пивом лакирует, объяснила Белла.

-- Водку с пивом - это же не молочное с мясным... Правильно? А потом, - кто здесь не пьёт? Скажите, кто не пьёт? - встрепенулся бойцовским петухом и забренчал шпорами Гриша. - Да и как тут, господа, не пить? А? Если не пить, то можно с ума сойти! Кипит мой возмущённый идиш копф ...

-- Подожди, Гриша, познакомься - Дмитрий Зотов. Поэт и Буратино. Прошу, если уж и не любить, то, хотя бы, жаловать.

-- Буратино? Буратино - это здорово... Буратино, насколько я помню, правильный человечек, следует своему Дао и не жужжит. От того-то и трудно его огорчить, потому, как он понимает, что всё изменяется и всё - неизменно... Он-то, Буратино, это прекрасно понимает, не то, что некоторые... всякие...

-- Ты, Гриша, нынче многословен, а это значит, что чем ты, Гриша, здорово взбудоражен? - поставила диагноз Белла. - Где поцарапался?

-- Я не взбудоражен, я, Белла, поражён... Поражён тем обстоятельством, - что легко способен человек своей неадекватностью аккуратненько пробурить невообразимую бездну для собственного падения.

-- Это ты о своей новой статье? - догадалась Белла.

-- Ну да! Очерк... Читала?

-- Нет. В застенках была... ладно, это я потом как-нибудь расскажу... И что там у тебя?

-- Поведать?

-- Валяй, - с тайным умыслом согласилась Белла.

-- О, ну это... - Гриша отхлебнул шампанское прямо из бутылки. - Представьте, господа, некоторое научно-исследовательское учреждение ГорДор - чего-то-там Проект, а в учреждении этом - проектное бюро, в котором начальником служит некто, допустим, Добчин. И в этой же конторе, под его началом, служит ведущим конструктором некто, допустим, Бобчин - его институтский закадычный кореш. Знают они друг друга тридцать лет и три года - вместе водовку кушали, одних и тех же тёток пользовали, одним и тем же там и самиздатом глаза себе портили... Так вот... Контора их в последние годы, в период пореформенного перфоменса, само собой, была в полнейшем загибе. Но вот года два тому назад что-то зашевелилось, заказы пошли. А заказ - это, господа, деньги. А где, господа, деньги, там, сами понимаете... На верху сразу зашевелились - выделили их контору в отдельное структурное подразделение, а потом и акционировали. Сразу же появились мальчики в галстучках. Как они себя скромно называют - топменеджеры! Красиво - да? Утопменеджеры! В общем, добровольные контроллёры финансовых потоков с не завуалированным меркантильным интересом в сытых глазах... И понеслось! Они же не просто приходят, они ещё с собой приносят всякие умные схемы повышения эффективности труда и увеличения прибыльности, в основном, правда, путём минимизации штатов. Короче, предлагают Добчину сократить Бобчина - сократить к такой-то матери, причём, в недельный срок. Рассчитать кореша! Попереть без выходного пособия! Вы можете себе это представить? Вы - можете. Рынок, господа! Что поделать - рынок! В том числе и рынок рабочей силы... Вам-то понятно капитализм скалиться и щерится... А вот Добчин никак не мог понять, чего от него хотят, а когда понял - ужаснулся. Как это он кореша своего пригласит к себе в кабинет и под зад его коленом? - ему от одной только этой мысли дурно становилось. Как это он ему в глаза глядеть-то будет?... и как вообще язык-то повернётся... ну, в общем... Короче, - заказал Добчин Бобчина.