Тим Пауэрс - Ужин во Дворце Извращений

Палец Севативидама придвигался все ближе к сестре Уиндчайм.

— Стойте! — рявкнул Ривас. Он ощутил в воде движение — совсем рядом с рукой. — Я отдаю вам себя — во всяком случае, ту часть меня, которая больше всего вас интересует.

— Мой дорогой мальчик, — произнес Севативидам, опуская руку.

Ривас ощутил, как в руку его впиваются зубы. Он вовремя удержался от вскрика и улыбнулся — а потом, извернувшись как человек, пытающийся зажечь спичку о штанину, выдернул хемогоблина из отверстия.

На какое-то мгновение все изумленно застыли. И этого мгновения ему хватило, чтобы швырнуть пискнувшую тварь прямо в лицо Севативидаму и, продолжая это же движение, выброситься из своего подводного кресла, перекатиться кубарем через плот — он успел еще услышать хлопки выстрелов и свист пролетающих совсем близко пуль — и нырнуть в воду, уже под водой выхватывая укушенной рукой нож.

Он не имел ни малейшего представления, что делать дальше. Возможно, этим своим ходом он подписал смертный приговор себе, Ури и сестре Уиндчайм; впрочем, он не сомневался в том, что все они и так обречены.

А потом его оглушил тяжелый грохот, сопровождаемый громким бульканьем. Что-то очень большое и тяжелое со всей силы врезалось в воду. Грохот продолжался, и, решив, что происходящее, чем бы это ни было, может по крайней мере отвлечь стрелков, он вынырнул на поверхность.

Грохот здесь стоял еще более громкий, чем под водой. Над головой что-то трещало и сыпалось, визжали падающие люди, ружейный огонь не стихал, хоть и велся вслепую, однако внимание Риваса было приковано к плоту, который он покинул всего несколько секунд назад, — и не только из-за скрюченной от боли фигуры сестры Сью, явно схлопотавшей по меньшей мере одну из предназначавшихся Ривасу пуль.

Человек, пытающийся кричать, надувая при этом воздушный шар, возможно, издавал бы такие звуки, какие слышались сейчас со стороны Севативидама. Приглядевшись, Ривас заметил, что туша Севативидама заметно уменьшилась в размерах. Худеющие на глазах руки Мессии рвали на куски прозрачную, светящуюся мембрану, обволакивавшую его голову, и за те две-три секунды, что потребовались Ривасу, чтобы доплыть до плота и забраться на него, интенсивность свечения мембраны — пульсировавшей и дергавшейся независимо от попыток Севативидама сорвать ее — удвоилась, потом утроилась, а потом по ней начали перебегать языки бледного пламени.

Еще один тяжелый предмет упал сквозь затянутый дымом воздух и поднял фонтан воды. Ривас сообразил, что это рушатся каменные своды, что все это здание разваливается к чертовой матери. И все оттого, что Севативидам лишился сил?

Сестра Уиндчайм уже выбралась из своего кресла, и Ривас повернулся к Ури.

— Вставай! — крикнул он. — Ну, давай же! Нам надо убираться отсюда!

Ури всхлипнула и протянула руки — одна из которых продолжала сжимать недоеденную taco — к Сойеру.

— Господи, спаси нас! — взвыла она.

Ривас опустил нож, отвел назад левую руку, сжал ее в кулак — и очень осторожно, но с силой двинул ее по подбородку. Рот ее на мгновение открылся — и тут же с лязгом зубов закрылся, когда голова ее упала на доски плота.

— Достань лодку! — крикнул он сестре Уиндчайм. — Сажай ее туда и садись сама. — Он снова взял нож наизготовку и повернулся к Сойеру. Просвистевшая пуля буквально обожгла ему кончик носа, поэтому он придвинулся ближе к Мессии, почти обняв его.

Находиться так близко от него было нестерпимо горячо, ибо хемогоблин полыхал ярким пламенем, но сквозь его испаряющееся тело Ривас видел глаза Севативидама, смотревшие только на него, полные боли и обещания мести.

Ривас подмигнул ему и сквозь липнувшее к Севативидаму тело хемогоблина вонзил нож тому в смуглую грудь. Ему пришлось поискать острием, прежде чем он нашел зазор между ребрами.

Странная вещь случилась, когда он выдернул лезвие: горящий хемогоблин начал втягиваться в Севативидама подобно воде, втягивающейся в слив ванны, когда выдернешь пробку. Теперь в глазах виднелся страх и еще что-то… мольба?

Ривас так и не понял, делает ли он это по собственной воле: он полоснул ножом по складчатому горлу и, отпрянув от фонтана крови и вытерев глаза рукавом, чтобы видеть хоть что-то, заметил угловатый предмет размером с большой палец, появившийся из разреза и зависший в воздухе перед его лицом.

Предмет дернулся, стряхивая с себя кровь, и Ривас увидел, что это кристалл.

За его спиной сестра Уиндчайм нашла гондолу и с трудом укладывала в нее безжизненное тело Ури. Стрельба стихла, но камнепад делался все сильнее, вода бурлила, воздух наполнился брызгами, а сквозь обвалившиеся части стен и сводов виднелось все больше звездного неба. Надо было спешить, но Ривас медленно протянул руку и взял кристалл.

В голове его сразу же послышался голос: «Проглоти меня. Ты победил. Ты босс. Я буду работать на тебя. Проглоти меня».

Он знал, что это означает: вечную жизнь, всегда помня, кем он был, с причудливой границей между тем, что составляло его, и тем, что не составляло; неуязвимость… и бесчувственность.

Неделю назад он мог бы и соблазниться. Он затолкал кристалл в бутылку текилы и крепко закупорил ее.

Он оглянулся. Сестра Уиндчайм залезла в гондолу к Ури и держалась за край плота, но терпение ее явно иссякало. Ривас швырнул бутылку в лодку и прыгнул следом. В зале стало темно: почти все лампы погасли, поэтому, даже услышав похожий на глухой кашель звук обваливающейся части кровли и подняв в бесполезной тревоге взгляд, он так и не увидел камня, свалившегося сквозь задымленный воздух прямо ему на голову.

Шайка покалокас , большинство которых щурилось на яркий солнечный свет, грозным смерчем прошлась по улице, откуда слышалось пение. Народ разбегался перед ними, прятался в подъездах и подворотнях и с опаской выглядывал им вслед, когда они проходили.

Скрючившись высоко на пожарной лестнице, Урания Бёрроуз подождала, пока они скроются за углом. Когда шум стих, она вздрогнула и крепче схватилась за перила, потому что взгляд ее отказывался фокусироваться. Покалокас были грубыми, грязными созданиями, Урания понимала это, но каждый раз, когда группа их проходила мимо, ей хотелось присоединиться к ним. Она чувствовала, что у них имеется нечто, что было у нее раньше и чего ей теперь не хватало.

Через некоторое время глаза ее вновь обрели способность видеть, она ослабила хватку и вспомнила, как сердится Барбара, когда она теряет время попусту вот так, поэтому она торопливо спустилась по железным ступенькам на улицу и поспешила в направлении, противоположном тому, куда направлялись покалокас , пока не добралась до фургона Барбары. Должно быть, Барбара наблюдала за ней, поскольку Урании оставалось еще несколько шагов до фургона, а та уже отворила заднюю дверь и протянула руку, помогая ей забраться внутрь.