Сара Кроссан - Побег в Секвойю

— Мне уже не хватает сил, — раздраженно говорю я. — Сейчас я буду концентрироваться только на одном этом деле, а потом уйду из этого бизнеса по спасению мира. После этого мы, может быть, поговорим о том, достойна ли я любви. Понял?

Мастерская Оскара на чердаке утопает в картинах и рисунках. На полу и стенах разбрызганы краски всех цветов радуги. На мольберте лежит большой лист, на котором намазаны толстые, беспорядочные линии красного и серого цветов.

— Что они означают? — спрашиваю я и подхожу к мольберту.

— Если бы я знал, то мог бы сэкономить на терапевте, — улыбается он.

— Мне нравится, — говорю я. Может быть, я тоже могла бы рисовать. Когда-нибудь в будущем. Если оно у меня будет.

— Я использую только цвета неба. — Он указывает на верхнее освещение. Не видно ничего, кроме стеклянного потолка Купола и солнца. Здесь он действительно может побыть в одиночестве. Это его пристанище. На месте Оскара меня бы и силком отсюда не вытащили. Но сейчас, когда мы знаем, что министерство хочет перекрыть кислород во всех пустующих квартирах, Оскар жертвует своей мастерской, чтобы спрятать Харриет, Гидеона и других повстанцев, стоящих у министерства в списке смерти. Невозможно иметь под рукой достаточно баллонов с кислородом, чтобы поддерживать жизнь прячущихся в пустых квартирах мятежников.

— Ты хороший человек, — говорю я ему, в случае, если он сам этого еще не знает.

— От случая к случаю, — отвечает он.

Он убирает с пола банки с краской, гипс и клей, и складывает все это в углу, затем вешает прислоненные к стене картины на кривые гвозди. В это время раздается еле слышимый стук в дверь. Оскар прислушивается и отодвигает засов, чтобы впустить Венди с ворохом простыней и одеял.

— Больше у меня нет, — говорит она и бросает постельное белье на пол. — Я посмотрю еще раз в твоей комнате. Но нам нужно поторопиться, Ниам должна скоро вернуться. А как быть с едой? Как мне объяснить перерасход еды?

— Я это улажу, — говорит Оскар. Если задуматься, что он сейчас делает, то он ведет себя на удивление спокойно. У меня самой сердце бешено бьется, при этом это даже не мой дом.

— А что, если им понадобится в туалет? — спрашивает Венди. Она морщит лицо, и я инстинктивно делаю то же самое. Оскар по-прежнему расслаблен.

Он поднимает с пола брезент и насаживает один угол на гвоздь в потолке, а другой на выступающий болт на стене.

— Кроме ведра с крышкой ничего не будет, и я не могу обещать, что мне удастся его ежечасно опустошать, если Ниам будет красться вокруг. Но это должно сработать, — говорит он.

— Сколько их будет? — спрашивает Венди. Она пинает пальцем ноги постельное белье. Оба смотрят на меня.

— Около пятнадцати.

— Как только Ниам уйдет спать, мы проведем их наверх. Но я все еще считаю слишком рискованным прятать их здесь, — говорит Венди. Прятать меня одну в ее домике было уже стрессом для нее, а теперь она должна прятать в доме целую толпу мятежников, прямо над головами Ниам и каких-нибудь посетителей из министерства. Все это приводит ее в отчаяние.

Оскар берет одеяло и расстилает его.

— Сюда, наверх, никто не будет заглядывать, — говорит он. — Или тебе придет такое в голову?

Венди качает головой. И все-таки, содержать всех чистыми, сытыми и спокойными будет нелегко.

— Мои вещи вы тоже принесли наверх? — спрашиваю я Венди.

Она моргает и смотрит на Оскара.

— Нет причин, чтобы ты ночевала здесь со всеми остальными, — говорит она. — После того, что ты пережила, тебе нужно немного личного пространства.

Оскар покашливает и Венди замолкает, прикусив нижнюю губу. Оскар видимо рассказал ей историю с Извергнутыми.

— Такое особое отношение ко мне было бы несправедливым, — бормочу я.

Я бы хотела, чтобы он не рассказывал об этом. Квинн бы не сделал этого. Он умеет хранить секреты.

— Пойду, посмотрю, может, найду еще пару простыней, — говорит Венди, открывает дверь и крадется из комнаты. Оскар закрывает засов.

— Знаешь, ты не должна тут изображать святую мученицу.

Он это серьезно?

— Я изображаю мученицу?

— Беа... я не это имею в виду. Пожалуйста, останься внизу у Венди.

Он кладет набок голову и смотрит на меня большими глазами.

Я отворачиваюсь и иду к одной из его картин: целый ряд колец с маленькими, вероятно без разбора распределенными бирюзовыми точками.

— Ты рисуешь как-то непредметно. Во всем этом есть что-то брутальное. Почему?

— Люди видят то, что они хотят видеть, — говорит он. — Ты видишь насилие.

Я ничего не отвечаю, вместо этого нежно дотрагиваюсь до картины. Хотя кажется, что краска вот-вот начнет капать с холста на пол, она твердая и похожа на резину.

— Думаешь, мы наберем достаточно рекрутов, чтобы чего-то добиться?

Он встает рядом со мной.

— Мы должны, по крайней мере, попробовать, не так ли? — спрашивает он.

— Нет, Оскар. Выиграть, вот что мы должны. И мы это сделаем.

Оскар включает радио. В мастерской гремят басы. Все смотрят на него.

— У меня всегда включена музыка, когда я рисую, — объясняет он.

— Н-да, вы правы. Два часа назад они откачали воздух из нашей квартиры, — рассказывает Харриет. Она раскатывает свой спальный мешок рядом с Гидеона и осматривает других мятежников, которые распаковывают свои скудные пожитки. Группа девушек располагается под верхним источником света. Когда они замечают меня, то улыбаются мне. На другом конце галереи несколько мужчин и мальчиков шепотом разговаривают друг с другом.

Я нашла местечко у двери, а Венди принесла специально для меня одеяло, если вдруг мне станет холодно.

— Что теперь? Здесь внутри мы полностью парализованы, — говорит Гидеон.

— Но живы, — говорю я. В отличие от многих других.

Оскар трепет волосы.

— Олд Ватсон и я идем сегодня вечером в город, чтобы поднять еще больше претендентов в армию. Как только мы соберем достаточное количество людей и все необходимое, мы начнем бороться.

— Это может затянуться, — говорит Гидеон.

— И мы можем пождать, — отвечает Харриет. — Беа права. Сейчас уже достаточно, что мы не мертвы и не в тюрьме.

— А что, если его сестра поднимется сюда? — спрашивает Гидеон, стараясь не смотреть на Оскара. Я держу рот закрытым, хотя мне стоило бы напомнить ему о том, что Оскар только что спас ему жизнь, и он мог бы выразить большую благодарность.

— Двери открываются только отпечатком пальца, а зарегистрирован только мой.

— Отпечаток пальца. Вряд ли это надежно, — высмеивает Гидеон.

Я больше не могу это слушать.

— Оскар делает, что он может. Если ты хочешь уйти и жить в водосточном желобе, пока тебя кто-нибудь не схватит, пожалуйста. Это ни для кого не идеальное решение, — объясняю я.