Айзек Азимов - ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ (антология)

Денисон криво ухмыльнулся.

— В конце концов, я был Киром Великим и должен был играть в соответствии с пьесой. Сначала нам пришлось туго, мидяне громили нас раз за разом, но знаешь, Мэнс, я обнаружил, что мне такая жизнь нравится. Ничего похожего на эту гнусность двадцатого века, когда сидишь в своем окопчике и гадаешь, прекратится ли когда-нибудь вражеский обстрел. Да, война и здесь довольно отвратительна, особенно для рядовых, когда вспыхивают эпидемии — а от них здесь никуда не денешься. Но когда приходится сражаться, ты действительно сражаешься, своими собственными руками, ей-богу! И я даже открыл у себя талант к подобным вещам. Мы провернули несколько великолепных трюков.

Эверард наблюдал, как оживляется его товарищ. Денисон выпрямился, и в его голосе послышались веселые нотки.

— Вот, например, у лидийцев было численное превосходство в кавалерии. Мы поставили наших вьючных верблюдов в авангард, за ними пехоту, а конницу — позади всех. Крезовы клячи почуяли вонь от верблюдов и удрали. По-моему, они вce еще бегут. Мы разбили Креза в пух и прах!

Он внезапно умолк, заглянул Эверарду в глаза и закусил губу.

— Извини, я постоянно забываюсь. Время от времени я вспоминаю, что дома убийцей не был: как правило, после битвы, когда я вижу разбросанные вокруг тела убитых и раненых — раненым даже хуже. Но я ничего не мог сделать, Мэнс! Я был вынужден воевать! Сначала — то восстание. Не будь я заодно с Гарпагом, как ты думаешь, долго ли я сам протянул бы на этом свете, а? Ну а потом пришлось защищаться. Я ведь не просил лидийцев на нас нападать, и восточных варваров тоже. Видел ли ты, Мэнc, хоть когда-нибудь разграбленный туранцами город? Тут или они нас, или мы их, но когда мы кого-то побеждаем, то не заковываем людей в цепи и не угоняем в рабство; они сохраняют свои земли и обычаи... Клянусь Митрой, Мэнс, у меня не было выбора!

Эверард какое-то время вслушивался в то, как ветерок шелестит садовой листвой, и наконец произнес:

— Я все понимаю. Надеюсь, тебе здесь было не очень одиноко.

— Я привык, — ответил Денисон, тщательно подбирая слова. — Гарпаг, конечно, не подарок, но с ним интересно. Крез оказался очень порядочным человеком. У мага Кобада бывают оригинальные мысли, и он единственный, кто осмеливается выигрывать у меня в шахматы. А еще охота, празднества, женщины... — Он вызывающе посмотрел на Эверарда. — А что я, по-твоему, должен был делать?

— Ничего, — сказал Эверард. — Шестнадцать лет — долгий срок.

— Кассандана, моя старшая жена, стоит всего того, что я пережил. Хотя Синтия... Господи, Мэнс!

Денисон вскочил и схватил Эверарда за плечи. Сильные пальцы, за полтора десятка лет привыкшие к топору, луку и поводьям, больно впились в тело. Царь персов вскричал:

— Как ты собираешься вытащить меня отсюда?

Эверард тоже встал, подошел к стене беседки и, засунув пальцы за пояс, стал смотреть в сад сквозь каменное кружево.

— Я не могу ничего придумать, — ответил он.

Денисон ударил кулаком по ладони.

— Этого я и боялся. С каждым годом я все больше боялся, что даже если Патруль меня и найдет, то... Ты должен мне помочь!

— Говорю тебе: не могу! — У Эверарда, который так и не повернулся к собеседнику, внезапно сел голос. — Сам подумай. Впрочем, ты, наверное, делал это уже не раз. Ты ведь не какой-нибудь варварский царек, чья судьба уже через сотню лет ничего не будет значить. Ты — Кир, основатель Персидской империи, ключевая фигура ключевого периода истории. Если Кир исчезнет, с ним исчезнет и все будущее! Не будет никакого двадцатого века, и Синтии тоже!

— Ты уверен? — взмолился человек за спиной Эверарда.

— Перед прыжком сюда я вызубрил факты, — сказал Эверард сквозь зубы. — Перестань валять дурака. У нас предубеждение против персов, потому что одно время они враждовали с греками, а наша собственная культура выросла преимущественно из эллинских корней. Но роль персов уж по крайней мере не меньше! Ты же видел, как это произошло. Конечно, по твоим меркам, они довольно жестоки, но такова вся эпоха, греки ничуть не лучше. Да, демократии здесь нет, но нельзя же винить их за то, что они не додумались до этого чисто европейского изобретения, которое просто несовместимо с их мировоззрением. Вот что важно: персы были первыми завоевателями, которые старались уважать побежденные народы; они соблюдали свои собственные законы и установили мир на достаточно большой территории, что позволило наладить прочные связи с Дальним Востоком. Они, наконец, создали жизнеспособную мировую религию — зороастризм, не замыкавшийся в рамках одного-единственного народа или местности. Может, ты и не знаешь, что само христианство и многие его обряды восходят к митраизму, но поверь мне, это так. Не говоря уж об иудаизме, который спасешь именно ты, Кир Великий. Помнишь? Ты захватишь Вавилон и разрешишь евреям, которые сохранили свою веру, вернуться домой; без тебя они бы растворились и затерялись в обшей толпе, как это уже произошло с десятками других племен. Даже во времена своего упадка Персидская империя останется матрицей для грядущих цивилизаций. Александр просто вступил во владение территорией Персии — вот в чем состояла большая часть его завоеваний. А благодаря этому эллинизм распространился по всему миру! А ведь будут еще государства — преемники Персии: Понт, Парфия, Персия времен Фирдоуси, Омара Хайяма и Хафиза, знакомый нам Иран и тот, грядущий Иран, который появится после двадцатого века...

Эверард резко повернулся.

— Если ты все бросишь, — сказал он, — я с полным основанием могу предположить, что здесь по-прежнему будут строить зиккураты и гадать по внутренностям животных... европейцы не выберутся из своих лесов, Америка останется неоткрытой — да-да, и три тысячи лет спустя!

Денисон отвернулся.

— Да, — согласился он. — Я тоже об этом думал.

Некоторое время он вышагивал туда-сюда, заложив руки за спину. Его смуглое лицо с каждой минутой казалось все старше.

— Еще тринадцать лет, — пробормотал он еле слышно. — Через тринадцать лет я погибну в битве с кочевниками. Я точно не знаю как. Просто обстоятельства так или иначе приведут меня к этому. А почему бы и нет? Точно так же они приводили меня ко всему, что я волей-неволей делал до сих пор... Я знаю, что мой сын Камбиз, несмотря на все мои старания, вырастет садистом и окажется никуда не годным царем, и для спасения империи понадобится Дарий... Господи! — Он прикрыл лицо широким рукавом. — Извини меня. Терпеть не могу, когда люди себя жалеют, но ничего не могу с собой поделать.

Эверард сел, избегая смотреть на Денисона. Он слышал только его хриплое дыхание.

Наконец царь наполнил вином две чаши, устроился около Эверарда на скамье и сухо сказал: