Владимир Михайлов - Люди Приземелья (сборник)

Волгин вскрыл конверт; в чуть более резких, чем следовало, движениях угадывалось раздражение, которое с годами приходило все быстрее. Зачем вообще ему кладут сегодня на стол такие вещи?

В конверте был бланк телеграммы. Волгин прочел ее. Комната мягко повернулась вокруг оси, закружилась, в ушах что-то загремело: пульс. Как камни на дороге, эти конверты. Но бывает – целуют и камни…

Волгин встал и решительно шагнул к двери, словно бы торопясь вдогонку за утраченным спокойствием. Но, сделав два шага, остановился. Запустил пальцы в волосы: отросли безобразно, давно уже следовало чуть больше следить за собою. Но уже не успеть. Придется предстать в таком виде.

Он почувствовал, как мысли сдавливают его, словно вода на глубине. Зачем вообще идти? Что изменится от того, что ты потопчешься на посадочной площадке, поглядишь издали? А ведь подойти у тебя не хватит смелости, это ясно уже сейчас. Может быть, лучше – считать, что никакой телеграммы не было?

Волгин стиснул пальцы, сколько было сил. Потом разжал. Прочесть телеграмму теперь не удалось бы даже археологу, мастеру склеивать клочки и черепки. Пластмасса была хрупка; Волгин счистил с ладони обломки. Вот и все. Как легко подчас решаются вопросы!

– Витя! – позвал он, напрягая горло.

Витька показался на пороге, и Волгин с минуту вглядывался в него, пытаясь понять, кто же именно вошел в его кабинет. Руки парня были сложены на груди, брови сдвинуты, рот изламывала трагическая усмешка. На сей раз ясно. Эдмон, граф Монте-Кристо – неистребимый, неклассический Дюма. Что-то, значит, крепко уязвило Виктора: лишь в таких случаях он становится графом, вершиной таинственности. Ага, он, вероятнее всего, еще не может опомниться после разговора с неведомым гостем, заронившим в Витьку сомнения относительно ничтожности рамаков и необходимости волгинской работы. Ничего, мы сейчас впрыснем противоядие. Витьку, в перспективе – светило цереброники, мы никому не отдадим. Не для того растим, не для других воспитываем…

– Был у рамакистов, – сказал Волгин, словно Витька имел право требовать отчета. – Наблюдал испытание. Ничего, скажу тебе, особенного. Конечно, роботы первоклассные, но, думаю, не больше.

И все об этом, чтобы настойчивость в развитии темы не показалась нарочитой. Для умного сказано достаточно, а Витька не из глупых.

– Ну а у тебя что?

– Все в порядке, – отрывисто произнес граф Витька и резко повернулся; незримый глазу черный плащ, взвившись, прошелестел за его узковатыми еще плечами.

– Скольжение частот наладил?

– Все! – отрубил романтический лаборант. – Можно работать. А вам пора встречать.

– Ну да, конечно, – проговорил Волгин. – Что-то я тебе хотел сказать… Вот только что помнил… Да. Ну да. Вот что: пойди, переоденься. А то она тебя еще испугается, пожалуй. Встречать-то придется тебе ехать. Возьмешь аграплан…

Любопытство пересилило – Витька повернулся к Волгину, моргая глазами.

– А вы разве не поедете?

– Ну раз я говорю не поеду – не поеду, – сказал Волгин, чувствуя, что логики в ответе не хватает. Он нахмурился: – Да и вообще делом надо заниматься. А не устраивать тут пресс-конференции.

– А это приезжали как раз к вам, – мрачно проговорил Витька, снова взмахивая плащом. – Ваш старый друг.

– Что-то не помню я таких друзей. Короче – лети, встречай. Ты ее видел, узнаешь. Объясни, что эксперимент – завтра, в двенадцать ровно. Вот. Хотя погоди…

Волгин умолк, лицо его сделалось таким, словно у него болел зуб. Витька вздохнул. Волгин поднял глаза и взглянул на Витьку неожиданно виновато.

– Ну шагай. Ясно?

– Ясно, – сказал Витька и поинтересовался: – Новая идея?

– Новая, – сказал Волгин. – Идея. Отвезешь ее прямо к психофизикам. Женщину.

– Хорошо, – милостиво согласился Витька и вдруг взмахнул ресницами – вспомнил: – А что такое – дэ-дэ?

– Дэ-дэ? – Волгин подозрительно покосился на Витьку, но тут же вспомнил, что утренний гость именно так попрощался с парнем – значит вопрос возник естественно. – Это значит – доброй дороги. И все. Впрочем, некоторые считают, что – дальней дороги.

– Где так говорят?

– Далеко отсюда. Ну чего? Там, где ближних дорог нет. Понятно?

– А вы там были?

– Был, – ответил Волгин. Тут надо было бы усмехнуться, но он не смог. – Был. В прошлом.

Витькины глаза вспыхнули, и это означало, что включилась фантазия.

– Значит, он из прошлого, этот – кто приходил?

– Из прошлого? – рассеянно сказал Волгин – Из какого же он прошлого?

И вдруг память ударила в виски. Он понял, что если бы люди и впрямь могли приходить из прошлого, то он, пожалуй, мог бы сказать… Но из прошлого не приходят.

– Да! – сказал он и ударил ногой по тумбе стола.

– Это зачем? – спросил Витька, – Сходите с ума?

– Затем, что схожу, – сказал Волгин.

– Да ладно, – утешил Витька. – Не беспокойтесь только. Встречу я эту чудачку.

– Что? – спросил Волгин, не слыша. – Ну, пойду я.

Он вышел на балкон. С тридцатого этажа центрального корпуса института лес казался непролазной чащобой. Сильно оттолкнувшись ногами, Волгин кинулся вниз.

Причальная мачта поднимала свой тонкий, кружевной шпиль над яркой зеленью леса, в которой путались и прыгали солнечные блики, над прохладными ручьями, над радостными полянами. Даже здесь, на высоте нескольких десятков метров, чувствовался умиротворяющий аромат трав. Теплый день летел навстречу; заросли золотых одуванчиков казались застывшими отблесками светила.

Волгин позволил себе секунды три падать свободно, и лишь потом рванул рычажок на поясе. Рычажок с маху проскочил три позиции и остановился на четвертой; щурясь от бьющего в лицо воздуха, Волгин порадовался тому, что точность движений не оставила его: это свидетельствовало, по его мнению, о полном внутреннем спокойствии, Волгину же очень хотелось уверить себя в том, что он совершенно спокоен.

Институт медленно отступал. Наверху, метрах в десяти, пролетел обеспечитель; теперь, когда автоматика находилась на месте, он, по-видимому, снова почувствовал себя хорошо – вместо того, чтобы покраснеть, повел защитными очками и достойно наклонил лохматую голову. Волгин показал бездельнику кулак; ему хотелось еще и крикнуть кое-что вдогонку, но он сдержался. Затем он перевел взгляд на далекую еще причальную мачту и легкими движениями пальцев выровнял направление, пытаясь обмануть сносивший его ветер.

Необъятная тень накрыла его через несколько минут. Волгин машинально съежился, ожидая пронзительного прикосновения первых капель. Но это было не облако. Обширное тело неторопливого вакуум-дирижабля медленно протянулось правее и метров на двести выше, на ходу сокращая объем и теряя высоту. Причальная мачта приближалась. Причальной она называлась, впрочем, лишь по традиции, в ней размещались следящие устройства и аппаратура связи, дирижабли же, с тех пор как они перестали наполняться газом, садились на поле у ее подножия.