Юрий Брайдер - Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита

— Опять какие-то фокусы, — фыркнула Надежда. — Разве нельзя было передать эту весть изустно?

— Письмена, которыми мы пользуемся, изобрели ваши предки, — невозмутимо ответил Азд. — Посредством их они могут сейчас говорить с нами через бездну времени. Эти малопонятные для непосвященного знаки — речь тех, кто не может явиться перед нами.

Окунув послание в бокал с вином, он затем поднес его поближе к свету. Со своего места Артему было хорошо видно, как на желтом фоне стали проявляться бурые каракули, похожие на бессмысленные рисунки ребенка. Азд стоял, закрыв глаза, словно опасаясь прочесть свой смертный приговор.

— Долго ты будешь испытывать мое терпение? — Надежда топнула ногой.

— Я готов. Но… Нужен ли нам свидетель?

— Повторяю, от него у меня нет тайн! — Надежда даже не глянула в сторону Артема.

— Воля твоя, несравненная. — Азд разлепил глаза и уставился в текст. — Ты читаешь мои мысли быстрее, чем я эти письмена, поэтому буду краток. Ты получишь клинок исправным, если выполнишь одно-единственное наше условие. Здесь, в этом доме, ты зачнешь ребенка от мужчины народа первозданных. Как только он родится, ты немедленно передашь его нам, даже не поднося к груди. В послании написано еще кое-что, но это — самое главное.

Наступила тишина. Все, включая Азда, были ошеломлены. Первой пришла в себя Надежда.

— Зачем вам мой ребенок? — Глаза ее опасно сощурились. — Зачем вам дитя максара? Хотите хоть на нем отыграться за свои поражения? Жаждете насладиться местью?

— Нет, над ним не будут издеваться, — Азд снова уставился в послание. — Нам нужен вождь, не менее сильный и проницательный, чем любой из вас. Ты родишь нашего защитника.

— Свора псов решила вскормить льва! Разве ты не знаешь, что максаром мало родиться. Им нужно еще стать!

— Это будут уже наши хлопоты, несравненная.

— И кто же, интересно, назначен в отцы? Уж не ты ли?

— О своем мужском естестве я вспоминаю только тогда, когда брею бороду. Человек, который отдаст тебе себя, молод, здоров и силен. Исполнив свой долг, он немедленно умрет, дабы это событие осталось тайной для максаров. Настоящим отцом твоему ребенку будет весь народ первозданных.

Надежда, куда более бледная, чем обычно, встала и с видом сомнамбулы двинулась в обход стола. Ее плащ зацепился за что-то, и она рванула его так, что плотная ткань лопнула по всей длине. Азд сжался, став похожим на жирного мышонка, к которому приближается кошка.

— И как только вы осмелились предложить мне такое? — с жутким весельем спросила Надежда. — Твоя жалкая жизнь весьма малое возмещение за подобное оскорбление.

— Ты вправе отказаться, — ответил Азд, уже действительно готовый распрощаться с жизнью. — Забирай свой клинок и ступай, куда тебе вздумается. Но от своего решения мы не откажемся.

Руки Надежды застыли в нескольких сантиметрах от горла старика, а затем безвольно опустились.

— Допустим, я приму ваши условия, — сказала она бесцветным, усталым голосом. — Где мне тогда придется рожать? Здесь?

— Об этом в послании, не сказано. Тут мы тебе не указчики.

— А если я обману вас и не отдам ребенка?

— Тогда тебя погубит твой собственный клинок. Для нас устроить это будет нетрудно.

— Не означают ли твои слова, что жестянщики способны уничтожить всех максаров, имеющих клинки?

— Мы можем уничтожить любого максара, клинок которого приведен в боевое состояние. Но маловероятно, чтобы одновременно в таком виде находилось больше дюжины клинков. Допустим, их хозяева погибнут все разом, на радость соседям. Но что будет потом с нами? Какая участь ждет мой народ? Против нас максарам не клинки нужны. Это оружие они применяют только против равных себе. Нас они вырежут так же просто, как волки — стадо овец.

— Клинок необходим мне только для борьбы со Стардахом. Зачем он будет нужен мне, если я убью своего отца еще до того, как родится ребенок?

— Безоружный максар то же самое, что беззубый лев. Его сожрут собственные братья.

— Я могу воспользоваться оружием Стардаха.

— В каждом клинке есть свой секрет. Управляться с ним может только хозяин или тот, кому он доверяет. Сомневаюсь, что перед смертью Стардах откроет этот секрет тебе.

— Вы, кажется, все предусмотрели. Кроме одного.

— Чего же? — насторожился Азд, уже успевший пересилить испуг.

— Гордость и честь могут оказаться дороже жизни.

— Гордость! Честь! — глаза старика внезапно сверкнули. — Разве может быть гордость и честь у вампиров? Вы насилуете детей и совокупляетесь с животными! Вы пожираете человеческое мясо! Вам мало просто убить, вы наслаждаетесь муками жертвы! Ваши цитадели воздвигнуты на костях! Вас нельзя разжалобить или уговорить! От вас не откупишься! Вы — наказание, ниспосланное всему живому за неведомые грехи! О чем ты говоришь? Какая честь! Какая гордость! Если они у тебя действительно есть, значит, ты вовсе не максар и не подходишь для нашего дела! Живи среди наших женщин, готовь вместе с ними еду, шей и стирай! Клинок тебе ни к чему!

— Ладно, — отчетливо сказала Надежда. — Пусть будет по-вашему. Веди сюда твоего красавца. Но и у меня имеется одно условие. После всего… он останется жить и будет сопровождать меня в Страну Максаров. А об его памяти я сама позабочусь…

… И тут Артем окончательно понял, что девочки по имени Надежда (хрупкие плечи, шаловливый взгляд, мягкие податливые губы) давно нет, что она навсегда исчезла, переродившись в Ирдану — безжалостную богиню с глазами василиска.

Однако никогда еще он не любил ее так мучительно и сильно, как сейчас, никогда — даже в минуты смертельной опасности — он не ощущал сердцем такую пустоту и боль, как от слов: «Ладно, пусть будет по-вашему!»

Наверное, нужно было что-то сказать, но в горле его словно сухая тряпка застряла. Наверное, нужно было что-то сделать, но любой его поступок, кроме самого простого — уйти — выглядел бы сейчас глупо.

«Чего она ждет, — подумал Артем. — Почему не гонит меня?»

Заслышав за дверью чьи-то неуверенные, медленно приближающиеся шаги, он встал, еще сам не зная, как будет действовать в следующую секунду: бросится с кулаками на соперника, отхлещет по щекам свою бывшую подругу или в отчаянии разобьет о стену собственную голову — но Надежда-Ирдана, все еще стоя к нему спиной, кратко и властно сказала: «Сиди!» Это немного отрезвило Артема; и дальнейшую сцену он наблюдал если и не с олимпийским спокойствием, то, по крайней мере, без надрыва. Вошедший в зал жестянщик был нескладен, как и большинство его соплеменников, и в то же время очарователен, как очаровательно бывает все юное — будь то верблюжонок или молодая горилла. Он старался держаться с достоинством, но глаза его выражали панический страх. Не на брачное ложе он явился, а на Голгофу.