Юрий Брайдер - Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита

Время шло, и постепенно толпы бандитов стали редеть. Последние выглядели так, словно не ели уже с месяц. На нас и наших сторожей они косились, как мышь на крупу.

– У кого раньше должен Срок подойти? – спросил Хавр. Это были первые слова, которыми мы обменялись с момента пленения.

– Наверное, у меня, – тусклым голосом ответила Ирлеф. – Можешь быть доволен.

– Передовые отряды уже должны дойти до Переправы, – как бы сам себе сказал Хавр. – Вот только как на это посмотрят конопасы…

Разбойники, сторожившие нас, успели уже перессориться. У затоптанного костра остались четверо, включая троглодита, а остальные отправились грабить неизвестных мне конопасов (или же – златобронников).

Впрочем, вернулись они довольно скоро, не пройдя, наверное, и половины пути, да и выглядели растерянными.

– Где же добыча? – поинтересовался троглодит. – Может, вам помочь ее нести?

– Что-то неладное там, – отвечали ему. – Не дошли наши до Переправы. Напали на них. Драка такая, что глянуть страшно.

Там, где только что сияли неземной красотой странные, неподвижные облака, теперь от края и до края горизонта вздымалось и быстро катилось в нашу сторону нечто похожее на самум [5] Местное название сухого горячего ветра в пустынях Сев. Африки; песчаная буря. .

Мимо нас промчались быки без всадников, с лязгом волоча по каменистой земле свои цепи. За быками на приличном удалении следовали разбойники. Они бежали так, как бегают лишь один раз в жизни – когда смерть наступает на пятки. Их былая наглость исчезла, и выглядели они теперь форменными овечками. А пасли этих овечек суровые и безжалостные пастыри – великолепно одетые воины на высоких широкогрудых скакунах. В каждом седле их сидело по двое, и пока первый, держа поводья зубами, с обеих рук рубил бегущих длинным прямым мечом, второй метал дротики. Строй сверкающих всадников и гнедых лоснящихся лошадей постепенно загибался подковой и наконец охватил смешавшиеся и деморализованные остатки банд в кольцо. Двуногие овцы, бывшие некогда волками, расставаясь со своими шкурами, громко вопили. Пастухи делали свою страшную работу молча. И все это происходило прямо у нас на глазах.

Вначале мне показалось, что на конях восседают дети – мальчишки и девчонки в серебряном шитье с развевающимися перьями и в золотых латах. Лишь немного позже я разглядел, что это вполне взрослые, хотя и очень моложавые, стройные люди. Рядом с грязными, небритыми, оборванными разбойниками они выглядели как райские птицы, затесавшиеся в воронью стаю.

Я не знал, радоваться мне или горевать. Разбойники, несомненно, заслуживали наказания, но то, что пришлось сейчас увидеть, было не мщением, а кровавой бойней. Копыта лошадей ступали уже по телам людей, в несколько слоев покрывавших землю. Мечники продолжали рубить налево и направо, а их напарники, покинув седла, двигались позади, прокалывая дротиками всех лежащих – мертвых, раненых, живых.

Златобронники постепенно сжимали кольцо, сдваивая и страивая свои ряды, и скоро на виду осталась плотная масса гарцующих, как на манеже, всадников – одни поднимали своих лошадей на дыбы, другие заставляли их волчком крутиться на месте или пританцовывать, высоко вскидывая бабки. Все это выглядело бы весьма живописно, если бы только я не знал, что именно устилает сей кошмарный манеж.

Довольно скоро избиение окончилось – смолкли мольбы и стоны побежденных, лошадиные копыта перестали хрустеть и хлюпать в раздробленной человеческой плоти. Торжество златобронников было полным – даже Ганнибал под Каннами не одержал столь убедительной победы. Всадники теперь поворачивали своих лошадей к озеру, где те могли напиться и омыть окровавленные копыта.

К нам между тем приближались двое победителей – мужчина и женщина. Она, оставаясь в седле, вытирала меч, он вел коня под уздцы. Всадница выглядела юной, как прародительница Ева в момент появления на свет, лицо спешившегося воина обрамляли длинные светлые волосы, не белокурые, а седые, но оба казались близнецами – гладкая, как слоновая кость кожа, яркие губы, диковинный разрез глаз, необыкновенная стать.

Девушка засмеялась, глядя на нас, а мужчина что-то спросил голосом, достойным античного ритора. Хавр коротко ответил, а когда мужчина благосклонно кивнул, разразился долгой и витиеватой речью. Наконец закончил, и златобронник перерезал путы, стягивающие Блюстителя Заоколья, даже одарил его кинжалом, затейливое лезвие которого было инкрустировано россыпью мелких самоцветов.

Златобронники обменялись несколькими веселыми фразами, а девушка, низко наклонившись, страстно поцеловала мужчину в губы, и они двинулись к озеру, где собрались уже почти все их соплеменники.

– О чем вы так мило беседовали? – спросил я после того, как Хавр освободил Ирлеф и они вдвоем принялись выпутывать меня из рыболовных сетей.

– Я сказал им, что ты могучий перевертень, явившийся в этот мир для того, чтобы погубить Дит. А мы твои приверженцы и подручные.

– Все здесь соответствует истине, кроме одного, – с горечью сказала Ирлеф. – Я вам в этом деле не помощница.

– Хорошо, пойди и скажи им, что ты лазутчица Дита да вдобавок еще и Блюститель Заветов. Только сначала пригляди там себе местечко получше, – он кивнул на обширное кровавое месиво, над которым уже кружились тучи мух.

– Значит, мы свободны? – спросил я.

– Я бы так не сказал, – Хавр потянулся, разминая затекшие мышцы. – Пока велено оставаться на месте. Но, если нас сразу не изрубили на куски, это уже внушает надежду.

– Что это они там делают? – растерянно спросила вдруг Ирлеф, глядя в сторону озера.

Отпущенные на свободу лошади мирно паслись, а их хозяева, побросав в кучи одежду и оружие, рьяно занимались чем-то к воинским упражнениям никакого отношения не имеющим. Это были не простодушные и невинные игры Эроса и даже не замешанные на вине и крови вакханалии, а некое экстатическое торжество не связанной никакими условностями плоти, когда в конвульсиях страсти сливаются не только отдельные пары, а целые человеческие стаи, когда все любят всех без разбора, а похоть приобретает свой первоначальный, звериный, не подавленный разумом облик.

– Лучше не смотри туда, – сказал я Ирлеф. – Боюсь, для тебя это будет чересчур непривычно.

Но она, словно оцепенев, не могла оторвать взгляда от зрелища, для нее не менее впечатляющего, чем недавно разыгравшееся здесь кровавое побоище. И действительно, даже искушенному человеку тут было на что посмотреть – все формы однополого, двуполого и массового соития, все мыслимые и немыслимые позы, все, что хитроумное и любознательное человечество придумало в области чувственной любви. Даже сюда доносились сладострастные стоны и томные вздохи.