Юрий Брайдер - Евангелие от Тимофея. Клинки максаров. Бастионы Дита

– Смелее, – подбодрил Хавр. – Здесь все иллюзорно, но Переправа способна выдержать целое войско. Только нельзя останавливаться. Я проходил здесь в обе стороны десятки раз.

Схватив меня за руку, он двинулся в пустоту, а я успел потянуть за собой Ирлеф. Мы не провалились в бездну, как это можно было ожидать, и не вознеслись в поднебесье, что также не удивило бы меня в этом немыслимом мире, но продвижение наше вперед нельзя было назвать и скольжением по стеклу. Пустота затягивала, как зыбучий песок. Стоило остановиться хотя бы на секунду, и ты начинал проваливаться в нечто упруго-податливое, как густой кисель. Отражения уже отделились от нас и, как сорвавшиеся с привязи воздушные шарики, плыли кверху ногами где-то в вышине – еще более искаженные и растянутые в длину, чем прежде.

Мучительное ковыляние через невидимую топь, выдирать ноги из которой становилось все тяжелее, внушало инстинктивный страх. Сейчас мы находились намного ниже обоих краев пропасти и продолжали спускаться.

Возможно, подумал почему-то я, древний араб, первым описавший мост, перекинутый над его мусульманским адом – узкий, как лезвие сабли и шаткий, как былинка на ветру, – уже прошел однажды этим путем.

– Широка ли Переправа? – спросил я у Хавра, лишь бы только нарушить звуком своего голоса гнетущую замогильную тишину, царившую хоть и в огромном, но замкнутом пространстве.

– Кто его знает. Как измерить то, что не имеет размера? Идти можно и там, – он махнул рукой куда-то в сторону, – но тогда опустишься так глубоко, что обратно уже не выберешься. Это как по-разному натянутое полотно: где-то туго, где-то слабо. Здесь единственное место, где можно чувствовать себя более или менее уверенно.

Ощущение спуска по длинному пологому склону уже исчезло и скоро сменилось своей противоположностью – мы начали восхождение к другому краю пропасти, сверкающему впереди изломами черного гранита. Далеко внизу – словно рыбки в глубине водного потока – парили вперемешку человеческие тела и сорвавшиеся со склонов каменные глыбы. Возможно, эти люди были живы (ведь с пространством и временем здесь действительно творилось что-то неладное) и пребывали в том самом состоянии вечного счастья, к которому так стремились златобронники.

Скоро противоположная стена провала приблизилась настолько, что я мог различить на ней все изгибы каменных жил, все узоры слюды и вкрапления кварца. Эти сокровища Плутонова царства обнажились, казалось, только вчера – ни одна травинка, ни один клочок мха не посмели сюда вторгнуться.

– Здесь хоть что-то когда-нибудь меняется? – спросил я.

– Насколько я могу судить – нет, – ответил Хавр. – У этой пропасти есть еще одно название – Гробница Вечности.

Наши отражения постепенно опускались, пока не соединились с нами макушками. Это, должно быть, означало, что достигнута ось симметрии, проходящая точно между кромками обоих обрывов. Прежде чем ступить на незыблемую твердь, я постарался получше запомнить ориентиры на том и этом берегу – а вдруг назад придется идти без проводника. Дальше мы ощутили все то же самое, что предваряло вступление на невидимый мост, только в обратном порядке – сначала глаза застлала мутная пелена, погасившая все образы и краски, а затем ее сменил живой свет вольного простора, обрезанного позади нас сияющей голубовато-розовой невесомой громадой. После Переправы я ощущал себя так, словно меня сначала захоронили живьем в древнем, окутанном страшными тайнами склепе, а уж потом по чистой случайности извлекли на поверхность.

– Вот отсюда и начинаются мои родные места, – сказал Хавр. – Живется здесь даже похуже, чем в Окаянном Краю. Бездна, которую мы преодолели, притягивает к себе Сокрушения, но всегда остается недоступной их воздействию. Поэтому все они, точно дождь с покатой крыши, соскальзывают сюда. На десятки тысяч шагов вокруг не осталось, наверное, ни единого места, принадлежащего этому миру прежде.

Здесь не было ничего, что могло бы порадовать взор – глинистая, слегка всхолмленная равнина почти без признаков растительности, несколько пересекающихся тропок – не то звериных, не то человечьих, – на одной из которых мы сейчас как раз и стояли, тусклое небо цвета застиранной простыни. Свист ветра. Запах пыли. Тоска.

– Пришли, – сказала Ирлеф. – Тут тебе и урожай на полях, и золото в ручьях, и целые толпы на-ших сторонников.

– Помолчи! – Хавр вдруг насторожился, даже в лице переменился. – Сейчас грохнет! Держитесь! Слишком близко… И слишком поздно…

Но я уже и сам ощутил, что ткань мироздания треснула и расползается по швам. Сквозь прорехи пространства, словно вода сквозь прохудившуюся запруду, хлынули порожденные другими временами фантомы. Передо мной за краткий миг, а может статься, и за целую вечность, промелькнули моря и скалы, леса и пустыни, айсберги и вулканы, мрак и свет, начало и конец мира. Все это перемешивалось, поглощало, коверкало и вновь извергало одно другое, рождая прямо-таки химерические видения.

Однако этот шабаш был лишь прелюдией к чему-то иному – неотвратимо и страшно наваливающемуся на нас. В совершенном отчаянии я подставил под эту проламывающую время и пространство могильную плиту все те недавно открывшиеся во мне непостижимые силы. Ни единая песчинка не коснулась меня, но телесные ощущения были почти такими же, как и в момент схватки с сияющим призраком – меня опять пытались протащить через отверстие куда более узкое, чем бутылочное горлышко. Я терпел, боролся, но сопротивлялось этому вовсе не мое тело и даже не разум, а нечто совсем иное, что я ощущал в себе как злобное, черное, распирающее весь мой внутренний мир торжество – алчность дракона, оргазм беса, триумф воцаряющегося сатаны.

А затем напор извне внезапно ослаб, отхлынул, как прибойная волна. То, что готово было вот-вот раздавить и вышвырнуть в неведомую даль не только трех жалких людишек, но и порядочный кусок окружающего их пространства, – сдвинулось, отступило, но…

…но тут же взорвалось своей избыточной, доведенной до последнего предела мощью.

Удар Звука был так силен, а главное, так близок, что на какое-то время я совершенно утратил способность соображать и только тупо наблюдал, как в нескольких метрах от моих ног черная болотная жижа сметает бесплодную бугристую равнину и с невероятной скоростью распространяется в стороны и вдаль. Пахнущие гнилью ручейки, словно щупальца возникшего из ничего спрута, уже устремились к нам.

Сокрушение, всей своей силой едва не накрывшее нас, свершилось, и, как ни странно, мы уцелели.

Кто-то тронул меня за плечо, и я покосился в ту сторону. Хавр что-то беззвучно говорил, указывая на лежавшую без сознания Ирлеф. Я покачал головой и дотронулся пальцем до своего правого уха. Сочувственно кивнув, он заговорил снова, и скоро до меня, словно издали, стали доходить едва различимые слова.